была дочерью блестящего министра финансов Жака Неккера, которого Людовик XVI

дважды отправлял в ссылку и дважды возвращал на прежний пост по требованию

французского народа. Ее мать, Сюзанна Неккер, заправляла самым блестящим

салоном Парижа в течение двадцати лет, а Жермен была его звездой.

Имея собственные миллионы, дочь Неккера в возрасте двадцати лет купила

себе мужа, барона Эрика де Сталь-Гольштейна, нищего шведского посла во

Франции. Следуя по стопам своей матери, Жермен открыла при шведском

посольстве собственный салон и с головой окунулась в политику. Ее комнаты

были заполнены светилами политического и культурного Олимпа Франции:

Лафайет, Кондорсе, Нарбонн, Талейран. Молодая женщина стала

философом-революционером. Все важные политические решения современности

принимались в обитых шелком стенах ее салона, среди мужчин, которых могла

собрать вместе только она одна. Теперь, когда ей исполнилось двадцать пять,

она, возможно, была самой могущественной женщиной во Франции.

Когда Талейран, тяжело ступая, поднялся в ложу, где сидели три женщины,

Валентина и Мирей разглядывали мадам де Сталь. В платье с низким вырезом,

отделанном черными с золотом кружевами, которое подчеркивало ее полные руки,

сильные плечи и тонкую талию, Жермен выглядела очень импозантно. Она носила

ожерелье из массивных камей, окруженных рубинами, и экзотический золотой

тюрбан, по которому ее можно было узнать издалека.

Мадам наклонилась к Валентине, сидевшей позади нее, и прошептала ей на

ухо так громко, что было слышно всем присутствующим в ложе:

– Завтра утром, моя дорогая, весь Париж будет на пороге моего дома,

недоумевая, кто вы такие. Разразится прелестный скандал, я уверена, ваш

сопровождающий это понимает, иначе он одел бы вас более подобающим образом.

– Мадам, вам не нравятся наши платья? – обеспокоенно спросила

Валентина.

– Вы обе прелестны, моя дорогая, – с кривой усмешкой заверила ее

Жермен. – Но для девственниц хорош белый цвет, а не ярко-розовый. И хотя в

Париже юные груди всегда в моде, женщины, которым еще не исполнилось

двадцати, обычно носят фишю, чтобы прикрыть тело. И монсеньор Талейран

отлично это знает.

Валентина и Мирей покраснели до корней волос, а Талейран ввернул:

– Я облекаю Францию согласно своему собственному вкусу.

Морис и Жермен улыбнулись друг другу, и она пожала плечами.

– Надеюсь, опера вам нравится? – спросила мадам, поворачиваясь к Мирей.

– Это одна из моих любимых. Я не слышала ее с самого детства. Музыку написал

Андре Филидор – лучший шахматист Европы. Его шахматной игрой и

композиторским талантом наслаждались философы и короли. Однако вы можете

счесть, что его музыка старомодна. После того как Глюк совершил переворот в

опере, тяжеловато слушать так много речитатива…

– Мы никогда раньше не были в опере, мадам, – вмешалась Валентина.

– Никогда не слышали оперу! – громко воскликнула Жермен. – Невозможно!

Где же ваша семья держала вас?

– В монастыре, мадам, – вежливо ответила Мирей. Светская львица на

мгновение уставилась на нее, словно никогда не слышала о монастырях. Затем

она повернулась и посмотрела на Талейрана.

– Я вижу, есть вещи, которые вы не потрудились мне объяснить, мой друг.

Знай я, что воспитанницы Давида росли в монастыре, я едва ли выбрала бы

оперу вроде "Тома Джонса". – Она снова повернулась к Мирей и добавила: -

Надеюсь, она не повергнет вас в смущение. Это английская история о

незаконнорожденном ребенке.

– Лучше привить им мораль, пока они еще молоды, – засмеялся Талейран.

– Истинная правда, – проговорила Жермен сквозь зубы. – С таким

наставником, как епископом Отенский, учеба определенно пойдет впрок.