— Как летавку трогать — так не кривился, а тут смотри, какой нежный стал! Так бы и оторвала голову твою дурную! Вечно вы, мужики, причинным местом думаете, а бабы потом отдувайся, грязь с вас всякую убирай.

Светозар хотел было что-то ответить, но старуха тут же прервала его:

— Молчи, дурак! Сиди ужo смирно, а то ещё хуже сделаешь.

Она продолжала водить пучком трав над его головой, приговаривая что-то на непонятном языке. Дым щипал глаза, но князь терпел. Он понимал, что Ядвига, скорее всего, единственная, кто может помочь ему избавиться от этой черноты, что поселилась в его душе.

— Ну что, — наконец сказала старуха, откладывая травы в сторону. — Покуда не вышло всё, но полегче тебе должно стать. Только ты сам не мешай. Не лезь туда, куда не надо, и не трогай то, что не твоё, — для острастки она снова отвесила ему подзатыльник. Один из резных деревянных браслетов, которыми были увешаны её запястья, запутался в волосах. Мужчина зашипел, когда бабка дёрнула руку.

Но кивнул, чувствуя, как тяжесть в груди немного отпускает. Он взглянул на неё — её руки, жилистые и покрытые шрамами, всё ещё держали пучок трав, а на лице читалась усталость, смешанная с какой-то странной заботой.

— Спасибо тебе, бабушка, — пробормотал он.

— Не бабушка я тебе, — огрызнулась Ядвига. — Ягиня я, старейшая в этих краях. А ты, князь, хоть и с титулом, но всё равно дурак.

Она засмеялась своим хриплым смехом, но в её глазах читалась забота. Светозар знал, что, несмотря на все её ворчания, она действительно пыталась ему помочь.

— Ладно, — сказала старуха, вставая. — Пойду навар тебе приготовлю, а ты сиди, не дёргайся.

Князь остался сидеть на лавке, глядя в окно. Лес за избой был тихим, но он знал, что где-то там, в глубине, скрываются тени, которые всё ещё преследуют его.

— Ну что ж, — прошептал он себе. — Придётся с этим как-то смиряться пока.

В душе оставалось чувство, что чернота, которую Ядвига пыталась изгнать, всё ещё там. И, возможно, она никогда не уйдёт.

А старуха, стоя у печи, бормотала себе под нос:

— Ох и намучилась я с вами, мужиками. То одно, то другое. А всё потому, что думаете вы не головой, а тем, что ниже.

Но в её голосе не было злобы. Была лишь усталость и капля тепла, которую она старательно скрывала. Светозар видел, как она мешает навар, её спина сгорблена, а руки двигаются с привычной ловкостью, будто она делала это тысячу раз.

Он внимательно посмотрел на ягиню.

Ядвига была старой, но ещё крепкой. Её фигура, суховатая и сгорбленная, наводила ужас. Лицо, изрезанное глубокими морщинами, венчали седые и спутанные, словно гнездо лесной птицы, волосы, местами перехваченные лентами из кожи. На голове она носила платок, но он был настолько потрёпан, что больше походил на лоскут для мытья полов. А посреди этого великолепия, прямо промеж кустистых бровей, торчал длинный крючковатый нос с бородавкой. На плечах у старухи была накидка из шкуры, а на ногах — поршни, стоптанные до дыр, но явно крепкие, коль до сих пор не развалились.

Жилистые и сильные руки были покрыты пятнами и шрамами, словно от ожогов и порезов, которые она получала за долгие годы колдовства. На пальцах с массивными суставами — кольца из кости и дерева, а вокруг запястий — браслеты из высушенных змеиных шкур и дерева.

Но, несмотря на её устрашающий облик, в её глазах иногда мелькало что-то тёплое, почти материнское, особенно когда она ворчала над Светозаром. Это была забота, которую она тщательно скрывала под слоями ворчливости и колдовской суровости.

Накормив мужчину, старуха уложила его в постель и присела у окна, взяв в руки веретено. Светозар, устроившись поудобнее на жесткой лежанке, попросил её рассказать про внука. Слушать рассказы про ступу было весело, но теперь он хотел узнать больше о том, кто стал причиной её смеха и ворчания.