Однажды, когда Горыныч таки опустошил селения, что дань дать не смогли, явился юноша, именем Яромир. Сей сын был от рода древних воинов, которые некогда владели землями сими, а потом Змием прогнаны были. Яромир захотел положить конец лютости Змиевой. Пошёл он к жрецу древнему, что жил в роще священной, и вопросил его: «Как же одолеть мне Горыныча?». Жрец же изрёк в ответ: «Токмо тот, кто имеет сердце чистое и веру в богов своих, возможет взойти на гору ту. Тамо, в пещере, лежит меч, богами кованный. Токмо им и сможешь ты убить Змия. Но помни: путь твой полон будет опасностей смертельных, и как до меча дойдёшь, Горыныч не даст его без боя».

Яромир же не убоялся. Взял лук свой и стрелы заговоренные, и веру в сердце своём крепкую. Путь к горе той был долог и труден. Минул леса тёмные, шёл болотами топкими, перешёл реки глубокие и пришёл на гору крутую. Тропинки не встретил там. Но не отступил. Когда достиг верха, явился пред ним Горыныч. Три главы его смотрели на юношу с яростью, и огонь исходил из пастей его.

«Кто ты есть, дерзкий воин, что осмелился придти ко мне?» — возопил Змий.

«Я Яромир, сын скифский! И пришёл я избавить землю эту от погани твоей!» — отвечал змию воин.

Горыныч же рассмеялся, от смеха его горы содрогнулись, но Яромир не убоялся. Вошёл в пещеру, увидел лежащий меч, богами кованный. Когда взял его в руки свои, меч воссиял светом ярким, будто пламя. Змий ринулся на юношу, но Яромир, силою богов исполненный, вступил с ним в схватку. Долго бой тот длился, но наконец Яромир отсёк все три главы Змиевы. Горыныч упал на землю, и тело его в камень превратилось.

С тех пор так там и лежит, говорят. Но не умер Змий, лишь уснул сном вековым, а коли пробудится снова, беды нашлет лютые. И лишь новый богатырь сможет спасти людское племя от его ига поганого».

Оба мужчины погрузились в размышления. Каждый уже представил себе путь, который предстоит пройти. И пути те не были лёгкими. Эгиль знал, что земли булгар опасны, кочевники на лошадях ревностно хранили свои земли и чужаков не привечали. Придётся с собой хирд свой брать. Мимо них они часто ходили по Итилю в Византию. И вот снова ему туда дорога лежит. Хирд не откажет, то он твёрдо знал, решил лишь Свена с Веданой домой отпустить, пусть молодые едут. Но то ежели здоровяк сам с ними пойти не захочет. А девка что, доля её такая, ждать мужа с походов. Пущай учится.

Он довольный собой усмехнулся и снова скосил глаз на Светозара. Интересно стало, знает ли тот, о какой горе речь идёт, аль нет? Но князь молчал. Лишь изредка почесывал подбородок. Затем встал и вышел вон из избы. Следом за ним и Эгиль подорвался.

Прошка меж тем снова стянул со стола пирог и принялся жевать, отламывая большие куски и с аппетитом отправляя их в рот. Гранька, сидевшая напротив, злобно зашипела на него, её зелёные глаза сверкнули, как у дикой кошки.

— И как в тебя жратва только лезет? Тут Вильку не пойми куды утянули, а энтот жрёт только сидит! — выпалила она, всплеснув руками.

— Я с беспокойства голодный становлюсь, — буркнул домовой, не отрываясь от пирога. Он даже не посмотрел на неё, продолжая жевать с видом человека, которого ничто не может вывести из равновесия.

— Судя по тому, как ты жрать любишь, ты вечно беспокойный, — съязвила кикимора, скрестив руки на груди. Её голос звучал насмешливо, но в глазах читалось раздражение.

— А будто нет? — взвился Прошка, наконец оторвавшись от пирога. Он швырнул остатки на стол и вскочил на ноги, его лицо покраснело от возмущения. — От вас же одна тревога, скоро утин, как у бабки, разыграется и жаба. Постоянно куда-то лезете, а я потом вас спасай!