Протопоп Аввакум в задумчивости потрепал реденькую бороденку и сказал:

– Это что ж получается? Опять на потом откладываете? А прямо сейчас не хотите?

– Я же все объяснил, – развел руками исправник, – По-другому никак.

– Нет, значится?

Карпов тяжко вздохнул.

– Значит, и мы – нет, Ваше благородие.

– Помилуйте, – справился с оцепенением Хлопин, – Я трижды иду вам на уступки. Почему же «нет»?

– Не хочется нам, господа хорошие, на те же грабли ступать.

– Ну-у-у-у, – разочарованно протянул Никанор Михайлович, – тогда я не знаю, что вам еще предложить.

– А не надо ничего, – ухмыльнулся Карпов, – Мы обещаниями сыты. На сей раз по-нашему будет.

– Тогда я пишу рапорт в губернию, – нарочито равнодушно протянул исправник, – Напишу, что компенсацию пострадавшему арендатору платить отказываетесь и вообще… У вас тут бунт?!

Похоже, исправник и сам не поверил тому, что секунду назад слетело с его языка. Аж побелел.

– Пишите, Ваше благородие, – пожал плечами Карпов и направился к выходу, – Нам терять нечего.

– Абсурд, – выдохнул титулярный советник, провожая взглядом разношерстную делегацию.

– Да куда мы пойдем? Болото же там!

– Говорю тебе, мы в само болото заходить не будем. По краю пройдем, по тропиночке. Аккурат к Глашкиной поляне и выйдем.

Деревенские бабы, одна – высокая и худая, а другая – меньше ростом и толстая, спорили меж собою, стоя у края дороги с большими корзинами. Тощая не хотела даже приближаться к болоту; толстая, чья корзина была чуть ли не больше ее самой – настаивала рискнуть, и попытать счастья на Глашкиной поляне, невдалеке от дьявольских топей.

– А я говорю, – нету там грибов. Никогда и не было! – кричала одна.

– Да что вы говорите! – не сдавалась другая, – Я сколько там с Ильиничной хаживала, всегда грибы были.

– Так и шла бы с Ильиничной.

– Так и пошла бы. Только скрючило ее. На Феклу-свекольницу так навпахивалась, что не разогнуться старухе.

Тощая топнула ножкой, потеряв терпение.

– Все! В последний раз с тобой иду, бесстыдница.

– Это чаво же я бесстыдница?

– А то, что врешь самым бесстыдным образом.

– Это чаво же я вру?

– Хватит! Найдем на болоте бруснику – будем ее собирать. А на поляну идти мне не хочется. Все равно – без толку.

Тощая баба развернулась, и сама ринулась в чащу. Маленькая, подобрав корзину, полезла за ней.

– Погоди, Матрена. Я тропинку знаю, дай первой пойду!

У края болота бабы остановились.

– Ой, что это?!

Маленькая поддела палкой валяющуюся в траве холщовую сумку.

– Котомка чья-то, – выдавила Матрена.

– Сама вижу. Откуда? Чья?

– Леший обронил. Он же тебя надоумил в эту сторону топать. Вот и знак тебе подает.

Маленькая перекрестилась.

– Чур меня, чур!

– Открой, да посмотри, – посоветовала тощая.

– Не-а, боязно, – прошептала толстая.

– Так я сама посмотрю.

Матрена опустилась на колени и, словно боясь испачкаться, взяла сумку за самые краешки.

– Ну, что там? – не вытерпела толстая.

– Ничего, – ответила тощая, – Ерунда всякая. Но хозяин ее – мужик.

– Точно?

– На, смотри.

Матрена продемонстрировала подруге рубаху с заплатами.

– Леший, я же говорила.

– Да не пугай меня! – воскликнула толстая баба, – Я пуганая. Пойдем-ка дальше своею дорогою. Мало ли что тут валяется. Пьяный обронил, или странник какой.

– Не думаю…

Глаза Матрены стали расширяться от ужаса. Булькая ядовитыми пузырями, раздуваясь как огромная жаба, из болота поднималось нечто, похожее на неоднократно упомянутого Матреной лешего.

***

Наученный опытом деревенский староста Иван Фомич в нынешние беспорядки не вмешивался, и в спорных вопросах раздела земли держался особняком. Местные жители доверяли ему, потому что знали: своих он не выдаст, а земское начальство для него все равно что муха в подойнике – подцепил ладошкой вместе с молочком, да и выбросил.