Не ожидавшие поворота приятели оцепенели. Отчаянные всплески и обрывки ругательств вернули им чувство реальности. Платон упал на пузо и перегнулся за край моста, боязливо заглядывая вниз. Внизу, захлебываясь, барахтался Ерофей. Оказывается, он не умел плавать! Бедолага лихорадочно хватал ртом воздух и пытался ухватиться за скользкие деревянные сваи. Но у него не получалось.

– Плато…! Платоша! Богом молю! Помоги! – кричал утопающий, вскидывая из воды руки.

– Чего смотришь! – раздалось сверху.

Платон задрал голову. Долговязый Петруха, с выпученными от страха глазами, тряс головою, показывая приятелю, чтобы тот протянул несчастному руку.

– Не достаю я, – пробормотал Филимон, – У меня руки короткие.

Он пытался схватить за пальцы деревенского плотника, но те раз за разом выскальзывали.

Петруха упал на колени, оттолкнул приятеля, и сам потянулся к Дудихину. Тщетно. Как не старался Петруха, но и ему не хватало какой-нибудь малости, чтобы зацепить Ерофея за шиворот.

К сожалению, второй жердины у приятелей, в данный момент, не было.

Когда последний пузырь воздуха лопнул на водной поверхности, негодяи со страхом огляделись вокруг. Никого. Слава Богу!

– Что делать будем? – спросил Петруха, утирая лицо.

– А ничего, – отвечал Филимон, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

От его былой неуверенности не осталось и следа.

– Одним конкурентом меньше.

– Его же искать начнут. С нас первых и спросят.

– А мы причем? Скажем, что убежали, и всех делов. Али в тюрьму захотел?

– Нет, – швыркнул носом Петруха.

Ему было жаль утопшего плотника. Когда-то давно, лет восемь назад, тот подбил ему на телеге колесную ступицу, не взяв за работу денег. Хотя кузнец отказал, не желая браться за копеечную работу.

– Тогда молчи, дура.

***

Земский исправник Хлопин, как глава полиции, первым делом доложил о случившихся беспорядках в Кае Слободскому городничему Фон-Людвигу. Городничий, мало удивившись тому, посоветовал не мешкать с разбирательством. Выездная комиссия составлялась в спешке. Вопреки регламенту, все чиновники ссылались на чрезмерную занятость или сказывались больными. Лишь от окружного начальника Чернядьева удалось выцарапать одного из его помощников – коллежского секретаря Воронцова. В итоге, представители власти помчались в город Кай в сопровождении двух унтеров и нескольких нижних чинов из гарнизонной команды.

Голенищев, ведомый жаждой мести за вытерпленные обиды, выдавал по дороге все новые подробности крестьянского восстания.

– Да понял я, понял! – не выдержал Хлопин, – Взбунтовались мужики. Давно такого не было.

– Главное, столько лет договаривались, а теперь – ни в какую.

– Накопилось, – хмурил брови исправник, – Но мы разберемся… Я надеюсь.

– Я больше за Гурдина переживаю, – вздыхал вероломный Голенищев, – Как он там?

Титулярный советник Никанор Михайлович Хлопин, обремененный опытом, хмурился еще сильней:

– Ты вот мне скажи лучше, там местные воду мутят, али, не дай Бог, из пришлых кто? Беглых нету у вас?

Голенищев пожал плечами:

– Вроде, нет. Не замечал. Разве что Поклонов Илья. По случаю смерти матери приехал из города. Но он из местных.

– Да? Иначе, смотри у меня, – проворчал Хлопин.

– Что вы, ваше благородие.

Хлопин покачал головой.

– Все так говорят. А того не знают, что ежели мужики по темноте своей бунтуют, сами по себе, – то это одно. Другая песня, – под предводительством профессиональных провокаторов. Тут дело в другую плоскость перетекает. Политическую.

– Навряд ли, ваше благородие. Нет там никакой политики.

– Как знать, – усмехался исправник, – Политика – она во всем есть, стоит только копнуть.