То и дело до меня долетали почти оскорбительные замечания о моих рыжих волосах, но я притворялась, что ничего не слышу, а пройдя половину улицы и вовсе отстегнула значок и зажала его в кулаке, потому что кто-то очень грубо высказался о том, что белым женщинам нечего делать в полиции.

Качать с порога права в чужом городе, пусть даже тебя назначили большим начальником – это не самое разумное. И хотя пистолет по-прежнему висел у меня на поясе, я не могла даже представить, что воспользуюсь им. Как я отчитаюсь за стрельбу, когда вернусь?!. Если вернусь… А тут ещё эта дурацкая жара!..

Обливаясь потом, вскоре я уже не обращала внимания на разговоры вокруг, а мечтала лишь о стакане холодной воды. Холодной, а не тёплой, как в кабинете начальника полиции!

Но судя по домам-лачугам и каменным колодцам, о холодильниках и кондиционерах мне придётся забыть. По меньшей мере – на год. Так сказал Кэмпбелл. Год отличной работы – и тогда, возможно, мне разрешат отпуск в мой мир. Или даже расторжение контракта – но только за отличную службу.

То, что никакого контракта не заключалось, никого кроме меня не интересовало. И как я буду объясняться с начальством по поводу самовольной отлучки на год – тоже не интересовало. Я просто исчезла с работы, во время дежурной смены, с оружием и документами – зашибись ситуация. После возвращения меня ждало стопроцентное увольнение, потому что в версию о похищении инопланетянами точно никто не поверит. Но думать об этом сейчас было очень рано. Сначала надо было прожить этот год, что мне отвели на испытательный срок.

Мальчишка-провожатый, которого инспектор крикнул на улице, вёл меня запутанными узкими улочками, между высоких каменных стен, за которыми росли цветущие сливы, и я лишь старалась не отстать, чтобы не заблудиться. Мальчишка щебетал на языке, очень похожем на китайский язык – путунхуа, которым я владела вполне прилично - но всё-таки с нюансами, которые я не совсем понимала. Когда мой босоногий провожатый указал на развалюху с битыми стёклами, стоявшую во дворе без ворот, и защебетал соловьём, пытаясь что-то объяснить, я подумала, что опять не понимаю каких-то местячковых диалектов.

Потому что это не могло быть префектурой. Больше всего это походило на притон для бомжей.

- Ты не туда меня привёл, - попыталась объясниться я с мальчишкой. – Мне нужна префектура… полиция!..

Он энергично закивал, тыча пальцем в развалюху, и даже запрыгал на месте, выкрикивая «префектура», а потом расхохотался и убежал, прежде чем я успела его задержать.

И что теперь делать?!.

Я оказалась на задворках города, одна, в каком-то замшелом китайском гетто, и совершенно не представляла, что делать дальше. Вернуться к городской полиции? Но Кэмпбелл опять пошлёт меня в префектуру… Попытаться найти её самой?.. Но у кого спросить? Вокруг, как назло, ни одного человека…

В развалюхе на первом этаже я заметила какое-то движение, а потом услышала весёлый женский смех. Что ж, хоть кто-то есть. Может, подскажут, где найти местное отделение полиции?

Балансируя, я прошла по доске, брошенной через грязный двор до дверей дома, и постучала в щелястую дверь.

- Входите! – раздалось изнутри на английском, и я толкнула дверь и осторожно переступила через порог.

Внутри царило ещё большее убожество, чем снаружи. Я увидела просторную комнату – с дощатым грязным и пыльным полом, с заляпанными стёклами в окнах, и почти без мебели. Здесь стояли лишь грубо сделанный стол, такой же стул, и что-то вроде шкафа – с покосившимися дверцами, на полках которого лежали кипы бумаг.

У одной стены располагался камин, в котором, несмотря на жару, горел огонь, и двое аборигенов – мужчина и женщина – сидели у огня на корточках, с какими-то мешками.