Волчий выкормыш Евгений Рудаков-Рудак

Волчица за полночь перешла узенький ручей. Хоть воды было чуть выше живота, она не пошла на хлипкий мостик, помнила, как однажды под ней провалилась доска. Да и люди обычно летом ходили через ручей вброд. К концу лета он всегда пересыхал. Она не спеша обежала поселение со стороны огородов, где-то ползла, отсюда ближе всего находились подворья с разной скотиной, сараи с птицей – всё тихо… но что-то её, всё таки, настораживало. Она подошла к одному из дворов, послушала, и подняв голову, принюхалась. Да, здесь были овцы, внутри сарая они видно тоже почуяли беду и заблеяли, шумно сбиваясь в кучу, потом стихли в ожидании. Наступал рассвет, и скоро должно было показаться солнце. Хорошо стало видно невысокую стену обмазанную глиной и низко нависшую, почти до земли, часть темной камышовой крыши. Волчица легла в нескольких метрах, можно было подумать и отдохнуть, но… она определялась, как быстрее ей проникнуть в сарай. Рыть под стеной нору – дольше, да и шуму больше, это нужно было делать раньше. Был бы вожак, он так бы всё и сделал, но несколько дней назад его застрелили охотники, это и вынудило её рисковать сейчас, в летнее время, когда добычу проще было найти в урочище или в перелесках вокруг озер. Но… там хорошо было охотиться стаей, а после гибели вожака и двух её старших, почти взрослых волков, на ней осталось четыре волчонка, которых хоть и можно еще кормить молоком – его было еще в избытке, но она решила подкармливать их мясом. Пришла пора обучать молодых волчьему ремеслу. Выкрадывать мелких животных по ночам, буквально со двора, ей было легче, хотя и на много опасней. Сегодня, по всему видно, не получится – припозднилась. У неё на этот счет было хорошее чутьё, а ещё она не имела права рисковать, дома её ждут четверо. Это был всего лишь третий её помёт, она была в самом расцвете лет, красивая, смелая и сильная, но и… должна быть в четыре раза осмотрительней. По телу то и дело пробегала дрожь, и она не понимала, к чему бы это, и почему она так припозднилась. Но что-то тянуло её именно в этот двор.

Она отошла метра на четыре и легла, оценивая ситуацию. Вот здесь… камышовая крыша ветхого сарая провалилась, в середине дыра, прикрытая вязанкой свежего камыша. Отбросить его проще всего и ты… внутри! Крышу осветил первый луч солнца: она встала, больше ждать нельзя, сейчас или… но в этот момент из под крыши, изнутри, громко проголосил петух, в ответ ему загоготали гуси. А вот это уже зря! Охота явно срывалась, птицы поднимут такой шум, особенно гуси, что не успеешь ни под стеной подрыть, ни запрыгнуть и раскидать крышу. Ну а как кричит стая гусей, ей приходилось не раз слышать на степных озёрах, в ушах потом полдня, если не больше, гогот стоял. Волчица спокойно поднялась, еще раз осмотрела крышу и отвернулась, как ни в чем не бывало. Она уже осознала, что придет сюда еще, но в другое время. Неожиданно её насторожил незнакомый звук, а всё, что не знакомо – всегда опасно! Это для неё закон. По спине пробежала дрожь, ноги напружинились, и… оскалив прекрасные, мощные зубы, рыкнув, волчица слегка присела, готовая к прыжку в любую сторону, как нападать, так и бежать, но от увиденного… села. Со стороны дома по пояс в траве, шел совсем маленький человечек, меньше любой овцы, даже ягненка, когда падал и вставал на четыре лапы. Он был голый, если не считать обрывков кожи, что трепыхались на нём. Волчица не понимала, что это была короткая рубашонка. Он, то полз, и тогда его не видно было в траве, то снова вставал и пошатываясь, делал несколько шагов, и при этом всё время издавал какие-то непонятные, повизгивающие звуки. Так, или почти так, пищат и её собственные волчата, когда проголодаются. Она быстро поняла, что это тоже детеныш, но непонятно почему!., но у неё неожиданно сработал материнский инстинкт. Она подошла, понюхала его и села рядом. Детеныш залопотал что-то, вроде: – гу-га, просунул между её передних ног голову, ухватился за густую шерсть и попытался подняться. Она зарычала незлобно, так, для порядка, и показала огромные, ослепительно белые клыки, но… несмышлёныш никак не отреагировал, а точно, как и волчонок, в наглую, сунул в её пасть свою маленькую лапку, вцепился в клык что было сил, подтянулся, встал и… завизжал довольный. Она тряхнула головой и освободилась, но неожиданно для себя начала облизывать ему голову, потом и ноги и, вдруг… завалилась на бок. Детеныш гукнул, и быстро заполз на неё, цепляясь за шерсть. Хоть это было для неё непривычным – она всё терпела. Голова детёныша каталась по мягкому теплому животу, лапками он цеплялся за набухшие соски. Волчице стало почему-то приятно, и она положила свою огромную лапу на детеныша, рыкнула, а он… поймал губами сосок и засопел довольный. Сосал, причмокивая, как и её волчата, а она прикрыла глаза, затихла, но всё равно настороженно и чутко прислушивалась к звукам наступающего нового утра и ловила запахи.

Детеныш быстро насытился, перестал чмокать и пискляво залопотал. Потом оторвал какой-то стебель травы и затолкал в рот. Вкус видимо не понравился и он захныкал, чихнул несколько раз, пуская пузыри из носа. Она еще раз обнюхала и тщательно облизала гладкую мордочку. Потом зевнула и слегка рыкнула, то ли на детёныша, то ли себе сказала себе утвердительно:

«Конечно, это мой детеныш, только почему он оказался в этом месте, в этой чужой, враждебной обстановке? Рано еще одному далеко бегать от логова». Снова поводила по сторонам головой, прислушалась, понюхала, чем и с какой стороны пахнет, приподнялась, быстро осмотрелась, потом аккуратно взяла его в зубы, за одежду, потом осторожно подняла, примерила вес, перехватила поперек и привычно побежала трусцой в сторону степи. Там, у подножия невысокой гряды, было её родное логово, там ждали её всю ночь четверо своих детенышей. Спокойно и уверено волчица выполняла свой долг.

…Уже пять дней маленький степной поселок в пятнадцать дворов гудел, как пасека при пожаре. Пропал, будто растворился в бескрайней степи полуторагодовалое дитё – Сашка, сын Белоусовой Анны. И отец его пропал годом раньше, причем, самым странным образом: уехал на велосипеде в сторону горбатой гряды поохотиться да так и не вернулся.

Охотились там многие, всю жизнь, и никаких особых приключений раньше не случалось, хотя, надо признать и такое, Бикилек – так эта гряда называлась, пользовался дурной славой еще в далёком прошлом. По рассказам, там бесследно пропало только за последние пятнадцать лет пять человек, а старики рассказывали сказки, что еще их родители слышали о подобных делах, а это уже сто ли, двести с лишним лет назад. Но… в наши дни молодые люди в чертовщину и прочую муру не очень-то уже верили, и всё списывали просто на разные несчастные случаи, а всего проще – «выпил лишку». Места вдоль горбатой гряды всегда были богаты дичью, потому что вокруг на сто километров поселений не было.

По одну сторону дикой гряды, на юго-восток, до горизонта, раздольная казахстанская степь, по другую – на северо-запад, такая же, более дикая лесостепь на двести километров, с постепенным переходом в самую настоящую, дремучую тайгу. Ближайшим населенным пунктом от посёлка был райцентр, по спидометру до него 60 километров.

Не так давно, в неплохие советские времена в поселке находилось небольшое животноводческое отделение, примерно 70 дворов, которое входило в достаточно успешный и богатый совхоз – «Заря коммунизма».

…Сашку искали в радиусе 2-х километров. По уму, так все понимали, на это расстояние не мог далеко уйти пацан, который и ходить толком не умеет, да еще по сильно пересеченной местности. Тут здоровый человек устанет прыгать по кочкам и по изуродованным по весне дорогам, которые со времени кончины родной советской власти никто не ремонтировал.

Мужики проверили ямы и погреба, прошли по ручью до самого озера, но он пересох так, что в нём и Сашке было по колено. Облазили все известные перелески, два оврага и даже несколько раз прошли туда-сюда бреднем по берегам двух озер Солёного и Камышного, которые хоть и не входили в обозначенную двухкилометровую зону, но так уж, для очистки совести. На всякий случай проверили все колодцы – это уже от отчаяния, поскольку срубы у колодцев были в два раза выше, чем рост у Сашки, а что-то подставить, он сам ещё не мог.

…Телефонной связи с райцентром не было с 90-х годов, когда в один из дней, непонятно с какого бодуна, всем работникам – всех четырёх отделений, известного ещё с 50-х, совхоза «Заря коммунизма», начальство, неожиданно объявило, что работники, вместе с их личным и совхозным хозяйством, стали не рентабельными. И слово-то придумали для такого случая выкабенистое, сходу и не выговорить. А на самом деле было намного проще – проворовалось местное начальство так, что и в тюрьму нельзя – партийное кумовство не позволяло опускать своих до суда, и повышать дальше по служебной лестнице нельзя – резервы кончились. За каждой должностью уже и так два, а то и все три-четыре зама числилось, и один был ширше другого, что вдоль, что поперек. Так что, ко времени, когда далеко, в московском кремле, в результате тяжелой, но безнадёжной борьбы с законами природы власть всё-таки сменилась, к руководству страной прикатили не под общим наркозом, в каталке, а пришел своими ногами шустрый, и очень речистый, Мишка меченный. Он думал, что он самый умный, и на всю страну, и на весь мир начал лепить горбатого – так не так, мол, товарищи, хватить нам строиться, пришла пора нам перестраиваться! Так учили его друзья в Европе и в Америке. Он даже не догадывался, что громко объявленную им на весь мир срочную перестройку, местные кумовья по партии давно, и вполне успешно, завершили несколько лет назад и в наглую распевали на гулянках: