– Дед, кончай заливать, – я выдернул руку, недоуменно разглядывая его, пытаясь понять – он прикалывается или не в себе.

– Так, ладно, – сказала женщина, поглаживая стол, посмотрела на черноволосого. – Что с нападавшими?

– Полоцы, хорошо вооружены, ушли быстро, – вяло ответил тот.

– Этим-то чего здесь надобно? – пробасил Чурила.

– Значит, так! – сказала главная. – Времени у нас мало, а дела наши скорбные… хлеба у нас нет и купить не на что… если народ в ближайшее время не накормим, голодные бунты пойдут уже по всей земле. Ты, Чурила, коль уж ты здесь, – направила пальчик в сторону боярина, – собираешь поводья, сколько сможешь, и отсылаешь их в Смоленск – они пойдут за хлебом к булгарам…

– А кони ж, Матушка? – недоуменно уставился дядька, – где ж взять-то столько?

– Значит, впряж боевые…

– Да, помилуй, Матушка…

– И не помилую, – рявкнула она, – нету ладей… пора горячая, сам же знаешь, торговля в самом разгаре, купцы кто где, а ловить их некогда… да войско в Чернигове ещё застряло… я быстрей ушла, чтоб весть о перемирии до Ярослава донесть. Ливни токмо нас остановили… да припасов набраться. Выстоять нам надобно сейчас… нельзя дрогнуть… надо продержаться… надо. Ворон! – обратилась она к чернявому. – Возьмёшь людей сколько надо, две ладьи, этих… – кивнула на меня с дедом, – Перуничей, да ищите золото Владимирово. Срок вам месяц. Шатуна возьми…

Тот на радостях энергично закивал головой.

– Княгиня! Совсем беззащитна останешься! – возразил Ворон.

– Ничего, тут уже близко, может Великого князя еще в Суздале застану.

– Княгиня! Дозволь сына с тобой отправить? – спросил Чурила. – Мороз лучший на Киеве, – Шатун хмыкнул, он бы поспорил, а воин, сидящий рядом с Чурилой, даже, не шелохнулся, – и вои его справные.

– Лучший, говоришь? – спросила княгиня, – Значит на поиск золота пойдёт. На сегодня – это наиглавнейшая задача: нету золота – нету хлеба, нету хлеба – нам хана. Все ясно? Ворон старший, только на тебя вся надежа.

– Не волнуйся, Матушка, сыщем, – ответил Ворон.

– Ах, да! Вы… двое, – она обратилась к нам, – если вы, Перуновы засранцы, мне золото не найдёте… отдам вас Шатуну, а то давно жалуется, что упражняться ему не с кем – мрут быстро. А если не подведёте, то награжу безмерно. Вам понятно?

Мы с дедком дружно сглотнули, закивали головами.

– Хыть, ясень пень, – ответил Лука.

– Так, Чурила, – сказала княгиня, – этих, – теперь пальчиком в нашу сторону, – помыть, одеть, накормить, напоить, чтоб завтра были как огурчики малосольные.

– Как это! – удивился боярин.

– Чтоб хрустели и были упругие! – ответила она, чуть повысив голос.

Все слегка оживились, зашушукались, ликом прояснились. Одно дело, когда ничего не ясно, и всё хмурым кажется, иное когда команды розданы, задачи поставлены, сроки обозначены. Совсем другой коленкор.

– Так, всё, – скомандовала княгиня, – всем отдыхать. Ворон! Выходите по утру.

Чернявый согласно кивнул, народ зашумел, что-то обсуждая. Чурила кому-то махнул, нас с дедком тут же подхватили под руки и куда-то понесли. Колени, оторвавшись от жестких досок пола, ощутили такое блаженство, что даже постукивание о пороги и ступеньки, волочащихся затекших ступней, уже не смогло расстроить меня. Протащив по улице, где уже было темно и не было дождя, провожатые затащили нас в другое помещение, усадили на лавку и ушли.

Странный, но такой знакомый запах – сухость вперемешку с сыростью, нет – с жарким влажным дыханием, откуда-то сбоку: всё это окутывало чем-то знакомым, привычным. Но главное – здесь было тепло. Я открыл глаза: маленькая комнатушка, слабо освещённая горящей палочкой у противоположной стены на столике, без окон, лавочки вдоль стен и две двери. А на полу увидел то, из-за чего я впервые за всё это время улыбнулся – кадушка с пучками веточек с листочками. Это была баня. Я повернул голову вправо. Дедок сидел, застыв с улыбкой блаженного, чуть запрокинув голову, принюхиваясь к этому дивному лесному запаху, исходящему от банных веников.