– Помер что ли?

– Ага, издох, издох, – согласился дедок.

– Так, а царь сейчас кто?

– Шо за царь? – хмуро посмотрел на меня дед. – Царей у нас отродясь не бывало.

– Так, а правит-то кто?

– Князь великий… – пригорюнил Лука, подперев голову рукой, – Киевский.

– А зовут его… – допытывал я деда.

– Хыть, ясень пень – Ярослав.

– Второй, что ли? – нахмурив брови я отклонился слегка назад.

–Эээ, Перуныч, – затянул дед, – ты видать вне сабе ешо, то-то табе всё блины мерещатся… откуда их двоя возьмуться… один он у нас Ярослав… Володимерович.

– Подожди, а помер тогда кто?

– Як кто – Володимер… Сеславич.

– Так, Владимир… Владимир… Красно Солнышко что ли? – хмурясь спросил я.

– Шо Солнце – неведомо, а от – Красный, Багряный – сё истина, а кое-где – Кровавим кличуть, – сказал дед, перейдя на шёпот.

«Так, Владимир Святой получается, а теперь Ярослав Мудрый… так, а это когда было-то…девятьсот какой-то… или восемьсот? Блин, не помню, с историей у меня совсем плохо. Так! А я когда родился? Тысяча девятьсот… тысяча девятьсот восемьдесят… блин, не помню». Я потрогал левый локоть.

– Так, дед, а апокалипсис?

– Шо апокалипсис? – дедок уже начал клевать носом.

– Ну, кроме крещения, вроде, ничего и не было.

– Хыть, окромя крещеня?! – горящим взором уставился на меня дед, дрёма слетела, как листок на ветру. – А отцову веру попрали, а сколько душ загубили?! Не желающих чуждую веру приять резали прямо в Днепре… и стар… и мал… – Лука аж трясся. – Река красна стала от кровушки… и так всюду, куды он ходил с мечом и огнем своим.

Лука умолк, потупив взор. Я посмотрел на него. Странный он какой-то, на шее, на толстой кожаной плетёной верёвочке висел медальон, серебренный, на мизинце правой руки широкое колечко, тоже серебренное. Лука вздохнул:

– Лады, шо уж… шо было, то было, давай-ка вещички разбирать, а то почивать надобно.

– Давай, – согласился я.

И мы принялись копошиться в корзине. Одежду, верно, опытный глаз подбирал: почти всё, так или иначе, было в пору – где-то покороче, где-то подлиннее, главное, что одёжка была справная, чистая и, вполне себе, удобная, но мне чего-то не хватало, а чего никак не мог понять. Я чувствовал, что что-то должно быть ещё, но уловить мысль никак не получалось. Небольшая деталь, но такая важная. Дед передавал мне вещи, которые на его взгляд были получше и попутно называя их: штаны, подштанники, рубахи, верхние рубахи (из более плотного материала), безрукавки, свита (так дед обзывал кафтаны).

– Чего-то, как-то не привычно, дед, – сказал я, копаясь с завязками на штанах. – А резинка где? – посмотрел на деда. – Резинки-то где?

– Шо? – Лука посмотрел на меня, хлопая глазами.

– Трусы! – вспомнил я. – Трусы-то где, почему без трусов?

– Ну… – дед пожал плечами.

– Ну, такие… штаны, только короткие, – провёл я ладонью по бедрам.

–Хыть, а на кой такие? – уставился на меня Лука.

– Ну, блин… – а и правда, зачем? – Теплее будет.

– Та! Не страшись, не замерзнут твои срамоты, – хихикнул дедок.

– Да я и не боюсь, – почесал я лоб, зевнул. – Ладно, без трусов так без трусов. Давай дед спать, а то рот уже не закрывается.

И мы, прямо на полу, подложив под голову одёжку, завалились спать. Я надеялся, что по утру всё прояснится, этот кошмар закончится и отправлюсь, наконец-то, домой. Хотя где этот дом ещё предстояло вспомнить. С этими мыслями я и уснул.

«Блин! Кажется, я вляпался в чьё-то дерьмо. Фууу! Ну и вонь!». Но проснулся я не от этого, а от чьих-то размеренных пинков в бок. Я разлепил глаза – это был тот же громила, что отвечал за нашу еду и одежду. Он кивнул головой в сторону: