В военном отношении Монтекукколи делал упор дисциплинарный (воспитательный) и психологический эффект веры. Констатируя распущенность солдат, их похоть, насилие, жадность и жестокость, Раймондо связывал это с распространением неверия (incredulità), исчезновением страха перед Господом. Неудивительно, что молитва Господу о победе над врагом прямо указывалась как обязанность солдат согласно воинским артикулам 1642 и 1668 гг.; солдатам также запрещались «нечестивые слов и дела» и богохульство. В артикулах для моденской армии в качестве наказания богохульников-рецидивистов предусматривалась смертная казнь[423]. По убеждению Монтекукколи, «тот, кто не боится Бога, не боится и людей», т.е. в первую очередь – вышестоящих командиров[424]. Наоборот, благочестие и «постоянство» солдата приведет к его послушанию и убережет от мятежа.

Вот почему еще в 1640 г. Раймондо требовал наличия в каждом полку капеллана, «служителя слова Божьего», который «лечил бы душевные страсти, ежедневными проповедями оживлял унылых и следил за тем, чтобы публичные молитвы возносились Богу по меньшей мере дважды в день». Как известно, в армиях эпохи Тридцатилетней войны проводились регулярные религиозные службы и молитвенные собрания: в католических они вращались вокруг мессы, а в протестантских – вокруг проповедей[425]. Раймондо признавал, «к великому стыду католического оружия», что «еретики» в данном вопросе вырвались вперед: «в лютеранских войсках…, когда полк развертывается к бою, [воины] поют молитвы…»[426]. Поэтому Монтекукколи предлагал ввести в императорской армии пение молитв после проведения мессы, причем не на латыни, которую большинство солдат вряд ли могли понимать, а на их родном языке. Помимо исполнения ежедневных молитв и лечения страстей душевных, капелланам следовало проповедовать солдатам, что «Бог обещает победу армии…, что тот, кто погибнет за правое дело, будет наслаждаться вечной славой»; эти увещевания необходимо «изобретательно подкреплять всеми примерами и изречениями Писания»[427]. Во время боя служителям церкви следовало стоять позади батальонов и утешать раненых[428]. Проповедники нужны еще и для такой практичной цели, как «убедить народ платить контрибуции»[429].

В этом же духе Раймондо требовал «примирения» армии с Богом: чтобы сделать себя достойным помощи свыше, человек обязан иметь добрую нравственность, очиститься от пороков и изгнать роскошь. «Тот, кто хорошо начинает, уже выполняет половину работы, а никто не начинает хорошо, кроме как с помощью Небес, и очень важно, чтобы человек верил, что божественная помощь помогает и сопровождает в любом действии, потому что эта надежда делает души храбрыми и непобедимыми»[430]. Солдаты становятся «намного смелее и веселее, когда они знают, что примирились с Богом»[431]. Убеждение в благосклонности небес и прикрытии «щитом Божьим» в данном случае было призвано выполнить тот же эффект, что и предлагаемые Монтекукколи горячительные напитки и психотропные вещества (об этом см. ниже, «Учение о душе и страхе. Проблема солдатской мотивации») – воодушевить солдат, притупить чувство страха и не щадить себя на войне. Стоит также помнить, что Господь отомстит за совершенное нечестие и не оставит безнаказанным ни одно злодеяние[432].

Прежде чем перейти к рассуждениям Монтекукколи о проблемах постоянной армии, следует внести ясность в используемую терминологию. В современных российских энциклопедиях и словарях собственно «постоянная армия» определяется как армия, содержащаяся постоянно (в мирное и военное время), в отличие от ополчения, развёртываемого только во время войны. Ее более развитой разновидностью выступает регулярная армия, располагающая установленными организацией, системой комплектования, порядком прохождения военной службы, обучения и воспитания личного состава, типовым вооружением, а также централизованной системой управления и обеспечения материально-техническими средствами. В свою очередь, в иностранной литературе применительно к рассматриваемой эпохе проводится четкое различие между «miles perpetuus» и «Stehenden Heeres». Концепция «miles perpetuus» означала «одомашнивание отдельного свободного наемника», переход наемных, имеющих большой опыт солдат к постоянной службе. Однако этих наемников (кроме офицеров) нельзя назвать профессиональными солдатами, поскольку большинство из них «уже принадлежали к какой-либо профессиональной группе либо по рождению, как сыновья крестьян, либо по обучению, как ремесленники, и работали по этой профессии во время и после службы в армии…»[433]. Постепенно эта концепция уступила место идее постоянной вооруженной силы («Stehenden Heeres») с профессиональными солдатами, переход к которой означал усиление центральной власти, ликвидацию или ослабление других военных институтов вроде ландвера или ополчения, введение постоянных налогов, ослабление сословий и т.д.[434] Геза Перьеш выделял 3 обязательных критерия, без сочетания которых невозможно говорить о постоянной/ регулярной армии: если она находится «под контролем лица, сообщества или политического органа, осуществляющего государственную власть без ограничений в плане руководства, материального обеспечения и снабжения; если армия содержится, контролируется и управляется центральными органами; наконец, если армия или хотя бы часть ее (обычно ее организационная основа) существует в мирное время или между определенными кампаниями»[435]. По мнению венгерского историка, в рассматриваемую эпоху только пехота и кавалерия капыкулу в османской армии отвечали этим параметрам, а французскую армию можно отнести к постоянной только после реформ Ле Телье и Лувуа[436].