Военная система Раймондо Монтекукколи Роман Еремин

Перекрещенные меч и перо с надписью «In utrumque paratus» под портретом нашего героя, помещенным в панегирике Агостино Парадизи («Elogio del Principe Raimondo Montecuccoli»), подчеркивали его заслуги как в области практики ратного искусства, так и в теории. Ныне существует мнение, что «самый важный вклад» Монтекукколи внес в области военной мысли, а не в области командования[1], и что именно его «теоретическое видение и концептуальная основа» снискали ему всеобщее восхищение и признание[2]. Раймондо считается основателем военной науки Нового времени[3], «современным Вегецием», первым теоретиком Нового времени, который «попытался провести всеобъемлющий анализ войны во всех ее аспектах»[4], самым важным австрийским военным теоретиком вплоть до эрцгерцога Карла[5] и, наконец, самым влиятельным военным мыслителем между Макиавелли и Клаузевицем[6].

Но прежде, чем перейти к идеям и взглядам Монтекукколи на военное искусство, следует сказать несколько слов о его личности, характере и военной карьере в целом.

Личность и характер. Современники почти единодушно описывали Раймондо как человека высокого роста, хорошо сложенного и приятной наружности, с черными, но со временем поседевшими волосами, с приветливыми чертами лица, «с проворным телом», энергичным и неутомимым для тяжелой работы[7]. Что касается характера, здесь мнения современников несколько расходились. Так, Гуальдо Приорато, протеже Монтекукколи, набросал в 1674 г. портрет панегирического свойства: «удивительного склада ума, он объединил теорию с опытом 48 лет [к 1674 г.] непрерывной практики и командования. Пройдя все военные чины, он знает обязанности и должность каждого [чина]. Он изучал лучших авторов…, видел почти всю Европу и познакомился с качествами каждой нации. Он служил под командованием самых знаменитых воинов, против самых храбрых и свирепых народов и прославленных полководцев века. Короче говоря, хороший солдат и превосходный политик. … [О том,] каким бесстрашным он показывал себя… в самых трудных ситуациях, стойким в неудачах…, осторожным в переговорах, смелым в исполнении, скромным в победах, свидетельствуют не только его подчиненные, но и те, против кого он воевал. Зрелость его совета, доблесть его меча, заботливость его души и живость его гения неоднократно восхвалялись во многих письмах, написанных ему собственноручно императорами Фердинандом III и Леопольдом [I]. Он никогда не берется за дело, если сперва не вычислит, посредством осторожного анализа, предполагаемый результат. В каждой трудности он находит обходные пути, чтобы преодолеть ее или, по крайней мере, облегчить. Его любят солдаты, ибо и он полон любви к ним; ему аплодирует народ, потому что его командование осмотрительно и мягко. Он презирает всякий излишек, всякую прибыль, всякий частный интерес; единственное направление всех его помыслов – усердие в служении Императору. Наконец, он – человек, посланный Богом для славы и всеобщей пользы всего христианства»[8]. А вот портрет от явного недоброжелателя, относящийся к 1677 г.: «Оживший Эскуриал – никто не имеет больше частей вместе, чем он, хотя по отдельности можно найти в другом нечто более цельное. Конде и Тюренн превосходят его как полководцы. Но после них [он] – абсолютно величайший в этой области. Человек мира (l›uomo del mondo)… Его сильная сторона – марши, в них он понимает лучше, чем ктолибо. Он охотно избегает столкновений издалека, но не боится их вблизи. Он понимает в высшей степени все, что касается военной экономики и содержания армии. Снисходителен в дисциплине, отличается большой умеренностью. В остальном – ум политика, эрудиция…, галантность; все качества придворного и кавалера… Монтекукколи – итальянец, а значит, он способен запомнить оказанную ему любезность, а, запомнив, он может заплатить за нее сотню дублонов, и это будет для него пустяком»[9].

Шаваньяк, служивший под началом нашего героя в Голландской войне, вспоминал его так: «Монтекукколи, знаменитый полководец, являлся… человеком весьма искусным во всех науках, и …я не могу… не признать, что он рожден для великих дел. Он был вежлив, услужлив и, несмотря на слухи о его [сомнительной] храбрости, могу сказать, что за то время, что я служил с ним, я всегда признавал в нем твердость в опасности, благодаря которой он отдавал свои приказы с большой ясностью»[10]. Другой современник представил его как «мудрого, предусмотрительного и сочетающего с многолетним опытом все, чему он смог научиться благодаря чрезвычайному усердию в чтении, способного как к политическому управлению, так и к военному, учтивого, честного…»[11]. Венецианские послы характеризовали Монтекукколи как «кавалера, в котором восхитительно сочетаются знания, литература, вежливость и честь»[12], «человека… приобщенного к наукам и любознательного к тому, чего может быть достоин возвышенный талант»[13], «обладающего большими талантами и доблестью,

ученого человека, отличающегося необыкновенной смелостью и благоразумием»[14]. Они также полагали, что «благодаря своему редкому примеру, гениальности, необыкновенному благоразумию, высочайшей эрудиции и военному таланту, должен считаться одним из самых возвышенных умов и знаменитых полководцев века»[15]. Венецианский посол в январе 1671 г. свидетельствовал: «В военном деле… он достиг выдающихся знаков отличия и чести; в последней войне с османами в Венгрии он заставил [злые] языки признать, что является благоразумным и доблестным командующим. Он дополняет военное искусство [чтением] основательной литературы»[16].

Наконец, один из самых ранних биографов Монтекукколи дал ему следующую характеристику: «Одаренный превосходным и живым умом, а также редким и тонким суждением, он совершенствовал их, постоянно размышляя, пересматривая и рассуждая. Он был умеренным в еде, скромным в одежде, хорошим экономом в расходах, строгим в поведении, но без суровости. Он был… требовательным, и требовал от других исполнения их обязанностей, так же как точно исполнял свои собственные, даже в мелочах. В военном деле он установил для себя такое правило: ничего не отдавать на волю судьбы и не полагаться на помощь со стороны. Опираться только на благоразумие и хорошо продуманные советы. Он был заботлив и бдителен в обеспечении солдат удобствами, и как заботливый отец пекся об их благополучии; но он являлся столь же строгим судьей в наказании за богохульства и военные оскорбления»[17].

Как можно видеть, почти все из процитированных авторов подчеркивали ум Раймондо, его начитанность, тягу к знаниям и «ученость». Известно, что Монтекукколи располагал большой библиотекой и занимался коллекционированием картин. Кроме родного итальянского, он знал несколько языков: немецкий, латинский, французский, испанский, «сносно владел» венгерским языком и, возможно, также «овладел азами турецкого языка»[18]. Лураги добавлял к этому перечню древнегреческий и английский, предполагая, что всего наш герой якобы мог знать до 10 языков[19]. Эти знания существенно помогали Монтекукколи для коммуникации с союзниками и при исполнении дипломатических миссий: например, он переписывался с Чарнецким и Яном Казимиром на латыни, с курфюрстом Бранденбурга – на немецком и французском, с Лизолой – на французском. Однако большинство своих сочинений он написал все же по-итальянски. Разносторонне одаренный литератор, Монтекукколи пробовал себя как поэт и прозаик: трактат «О блаженстве», новелла «Несчастная, но правдивая история о любви Мориндо к Арианне», «Высшее благо человека в этом мире состоит в любви», «О естественном праве», ода о смерти Густава Адольфа, гимн эрцгерцогу Леопольду Вильгельму, поэмы «О стоической добродетели» и «Императорскому Высочеству», а также несколько сонетов[20]. Длительное участие в публицистической войне отточило его язвительный слог и сделало его перо особенно ядовитым. В своих ответах на порочащие его работы Раймондо Монтекукколи позволял себе смесь иронии и сарказма, обличая своих критиков в некомпетентности[21]. В этих работах, а также во второй книге «Афоризмов», обидчивый, чувствительный, в чем-то импульсивный темперамент Раймондо предстает пред нами во всей красе. Не была чужда ему и та эмоциональность, которая, согласно заезженному стереотипу, якобы присуща всем уроженцам Апеннинского полуострова.

Историки особенно подчеркивают его колоссальную работоспособность: «никто не мог или, возможно, не был склонен работать до поздней ночи так, как это делал Монтекукколи»[22]. Сам Раймондо вполне отчетливо осознавал свои преимущества перед другими, о чем не стеснялся хвастаться: «Путешествия, которые другие привыкли совершать за 15 и 20 дней, я всегда совершал за 8 и 10. Если другие привыкли спать целиком всю ночь, то я (по обычаю с отрочества, который потом вошел в привычку) никогда не сплю больше, чем полночи. Время, которые другие проводят в азартных играх и других развлечениях, я использовал для размышлений и занятий своим ремеслом. Те возможности, которые другие видят [только в момент], когда они представляются, я узревал даже тогда, когда они не представлялись. Потому что я не ждал, пока они придут ко мне, но искал их и шел, чтобы встретить их снова, и я мог бы составить их длинный перечень. Это те вещи, которые укорачивают искусство, которое само по себе длинное, и могут сделать человека на несколько лет старше»[23]. Отмеченное хвастовство, кстати, не являлось в тот период чем-то уникальным: Раймондо Монтекукколи, согласно Кауфманну, можно назвать типичным примером «человека эпохи барокко», в котором неуверенность и страх собственных недостатков сочетались с пышностью и позерством. Историки уже давно зафиксировали у него манию «записывать… все и вся, чтобы иметь документальные свидетельства каждого момента своего официального и интеллектуального существования…»[24].