В родной военкомат я вернулся в 14 часов и сразу понял, что поспешил. В дверях я столкнулся с бабкой Полиной. Собственно, она просто врезалась в меня, потому неслась из военкомата буквально вскачь. Увидев меня, баба Поля взвизгнула и явно хотела причинить мне телесные повреждения, но только ожгла свирепым взглядом.

– Будьте внимательны, Полина Васильевна, – учтиво сказал я, – не споткнитесь, здесь кроме меня еще и ступенька.

– Ну погоди, вун… вур…, – процедила бабка сквозь зубы.

– Вундеркинд, – напомнил я ей ее же определение.

– Угу. Вурдалак. Я тебе покажу, как издеваться над пожилыми людьми! – пообещала она и покинула военкомат.

Я зашел внутрь и остановился у окна дежурного. На входе и под окном дежурного валялся знакомый мне птичий пух, возможно даже из почтового ящика. Тот, что она разбросала по двору в субботу, дворник потом полдня собирал. Из окна на меня ошалело смотрел дежурный прапорщик Филиппов. В волосах у него, как у индейца, торчало перо.

– Что тут было, прапорщик Чингачгук? – спросил я.

– Налет бабки Поли, – пробурчал Филиппов, снимая перья с головы, – Владимир Алексеевич к военкому зайдите, он только спрашивал вас.

– А он про налет бабки знает?

– Она так тут орала, что наверняка знает. Кстати, на вас сильно ругалась, обещала сделать из вашей, извиняюсь, шкуры прикроватный коврик. Правда, я не понял, причем здесь почтовый ящик.

– При случае спрошу у нее, – пообещал я и пошел к военкому.

У военкома был вид человека, который третий день мучается зубами, когда я постучал в дверь и спросив разрешение, вошел в его кабинет. Он неосторожно, явно думая о чем-то другом, спросил меня про тренировку, и я конечно принялся грузить его своими проблемами, особенно напирая на слабость материальной базы. Только на этой тренировке школьники-гунны успели испортить три плаката, писанных на ватмане тушью, порвать пять указателей и забрать с собой на память о сегодняшнем дне два ящика под картотеку. Я, понятное дело, сильно преувеличивал масштабы урона, но пару указателей школьники и правда сорвали со стен и куда-то перенаправили. Один указатель, со слов директора школы был к концу занятий направлен на его кабинет, рядом висела табличка «Осторожно – злая собака!». Но раз, в кои веки, военком интересуется чьими-то проблемами, всегда нужно выдавать их по максимуму.

– Ладно, будет тебе белка, будет и свисток, – пообещал Анатолий Петрович, глянув на меня так, будто я был основной причиной болезни его зубов, – тут телега пришла. На тебя.

– В смысле жалоба? – уточнил я.

– В смысле жалоба, – подтвердил военком, – устная пока.

– От бабы Полины?

– Нет.

– Значит от Бурмистрова.

– И не от Бурмистрова…

– Ну, тогда не знаю. Не считая Билла Клинтона, больше ни с кем я в неприязненных отношениях не состою.

– А с Николаевым ты в каких отношениях состоишь, в приязненных? – спросил Анатолий Петрович. Он встал из-за стола и прошелся по кабинету.

– С которым из них? – спросил я, – только по Тейкову я знаю четырех Николаевых.

– Николаев Владимир Евгеньевич, мэр нашего города, – хмуро сказал Марчак, – в твой список входит?

– Мэр?! – поразился я, – про него я даже не подумал. Значит, я пять Николаевых знаю.

– Да хоть сто, – Анатолий Петрович присел на один стульев красного цвета, стоявших вдоль стены с окнами, – присаживайся, в ногах правды нет. Где ты ему на хвост наступил?

Я присел через стул от него.

– Так на меня уже мэры жалуются? – удивился я, – товарищ полковник, моя самооценка повышается.

– Хрен с ней, с твоей самооценкой, – военком изучающе смотрел на меня, – лучше скажи, откуда у вас вражда пошла.