– Да нет у меня никакой вражды, хоть обыщите, – ответил я, – а он на что жалуется?

– Говорит, что ты груб и несдержан, – поморщился Марчак, – советует мне тебя перевести на другое место службы… в другом регионе.

– Вероятно, он меня с кем-то спутал, – твердо заявил я, – я его вижу раз в год, на митинге 9-го мая, и то издалека, где бы я ему грубил?

– И нигде не орал на него?

Я посмотрел на военкома и вспомнил.

– Ну что, вспомнил? – сразу понял военком.

– Вспомнил, – признал я, – хорошая у Николаева память. Не зря он мэр.

– Ладно, Николаевскую память пока оставим в покое, сейчас просто расскажи: что, где, когда.

– Единственный раз, когда мы с ним беседовали, в прошлом году, кажется в январе месяце, когда в Чечне погиб Вышлов, это еще до вас было, я просил у него материальной поддержки для матери погибшего. Николаев отказал, и я ему сказал, что он не прав.

– Вышлов из Крапивново был, зачем ты в городскую администрацию сунулся? – спросил военком.

– А я тогда везде совался, – стал припоминать я, – и по предприятиям ходил, и по администрациям, чтобы Вышловой Татьяне Львовне помогли, у нее ведь один сын был. Кстати, все помогли, кроме города.

– Мда, – Анатолий Петрович вздохнул, – надо же, правда, запомнил…

– Ну, если он полтора года помнит косой взгляд, не завидую я тем ребятам, которые у него в детском саду игрушки отбирали.

– Ладно, если он только мне жалуется, отобьемся, – сказал Марчак, – но, если начнет выше… тогда не знаю.

– Ну, тогда поеду в Колу, – бодро ответил я. – Полковник Грачев недавно звонил, спрашивал, не хочу ли я послужить за полярным кругом.

– Знаю, – поднялся военком, давая понять, что разговор заканчивается, – что у тебя по медальону бойца?

– Пока ничего, – ответил я, поднявшись вслед за ним, – ищем. Одна ниточка есть, посмотрим, куда она приведет…

Зашел в свое родное 4-е отделение, а то так редко стал видеться с подчиненным личным составом, что он уже, наверное, стал подзабывать, как я выгляжу. Походил, показал себя, пусть помнят меня таким, когда я буду им писать с Кольского полуострова. И я в свою очередь буду помнить, как Антонина Васильевна Гурова копается в картотеке учетных карточек военнообязанных (так до 1998 года назывались граждане, пребывающие в запасе). Как Ирина Дмитриевна Гаврилова что-то записывает в своих толстых тетрадях (худых тетрадей я у нее не видел). Как Евгений Алексеевич Филимонов ругается на Тейковский молокозавод, который не стал морщить мозги, кого бронировать на военное время, а кого нет, и забронировал всех. Как Наталья Владимировна взяла на себя функции военкоматовского священника и крестит контрактников, отправляющихся на Северный Кавказ.

Посмотрев, кстати, на Ирину Дмитриевну я вспомнил, что должен позвонить в администрацию и что-то там уточнить. И хотя звонить туда не хотелось, учитывая возникшие разногласия между ними и мной, я все же уселся за стол Гуровой Антонины Васильевны и придвинул к себе телефон.

Позвонил секретарю Алле Николаевне, женщине, обладавшей феноменальной памятью. Все то, на что обычному человеку требовались бы энциклопедии и справочники, она носила в голове. Например, фамилию, имя, отчество главного бухгалтера швейной фабрики или номер телефона приемщицы в комбинате бытового обслуживания она помнила так же хорошо, как мы помним свой домашний адрес. Я иногда, пока не гляну на клочок бумаги с номером, приклеенный скотчем на свой рабочий телефон, не могу вспомнить этот самый номер. Как ни странно, Алла Николаевна на этот раз помочь нам не смогла.

– Петропавловская улица? – переспросила она, когда я изложил свою просьбу, – такой улицы в Тейкове нет.