– Ясно, – сказал я, – а могли ее переименовать в послевоенное время? У нас есть данные, что в войну улица Петропавловская была.

– Переименование улиц у нас – процесс почти непрерывный, – засмеялась Алла Николаевна, – переименовывали после революции, после войны в 40-х годах, в 60-х годах, сейчас переименовывают. Но вам лучше обратиться в городской архив, там подскажут точно.

Она продиктовала мне номер телефона городского архива, который я немедленно набрал.

Ответил резкий женский голос, интонация которого указывала на то, что своим звонком я нарушил слаженную работу учреждения, и теперь чтобы снова привести себя в рабочее состояние ему (учреждению) понадобится по меньшей мере неделя. Она поинтересовалась, не издеваюсь ли я над ней, когда поняла, что мне надо. Я твердо ответил, что не издеваюсь и мне обязательно нужно установить, была ли в города улица Петропавловская и если была, то как ее название звучит сейчас.

– Вы что там, в военкомате, не знаете порядок работы с архивными учреждениями? – голосом, подключенным к морозильнику, спросила она меня. – Направляйте письменный запрос. В двухнедельный срок мы поднимем имеющиеся у нас на хранении документы и подготовим соответствующую справку.

Трубку я отставил подальше от ее сопрано, ставшего от архивной пыли просто скрипучим, и народ в отделении смог, не напрягая уши прослушать трансляцию урока с алгоритмом действий по добыче сведений от архива.

– Все так, – сказал я, досадуя на себя, что не узнал у Аллы Николаевны как зовут архивариуса и теперь был вынужден обращаться к собеседнице без имени-отчества, что никогда не создает доверительной обстановки, – все так, но, к сожалению, ситуация у нас не та, чтобы действовать строго в соответствие…

– У вас всегда не та ситуация, – прервала меня архивариус.

И положила трубку.

– Зараза! – с чувством сказал я и тоже положил трубку.

4-е отделение выразило полную солидарность с этой характеристикой и принялось разрабатывать в отношении городского архива планы репрессивного характера. Наталья предложила отправить архивариуса на военные сборы, несмотря на то, что архивариус женщина, и не исключено, что пенсионного возраста и несмотря на то, что военных сборов уже года три, как не было. Евгений Алексеевич внес предложение о бойкоте архива, в который мы за последние три года без всякого бойкота не обращались ни разу. А Антонина Васильевна, добрейшей души женщина пообещала набить архивариусу морду. Хотя честно призналась, что последний раз дралась еще в детском саду с куклой, причем проиграла бой по очкам. Но неважно, сказала она, сейчас закончу сверку с заводом «Вперед» и пойду. Одна Ирина Дмитриевна ничего не предложила.

– Да знаю я ее, – она грустно покачала головой. – Вера Николаевна Ермолаева. Она одна там на весь архив, и городской, и районный. Очень порядочная женщина, ее замордовали просто. Вам, Владимир Алексеевич, лучше взять шоколадку и пойти к ней, поговорить по-человечески, объяснить, и она все сделает.

Народ сконфузился и потихоньку отозвал свои воинственные инициативы. А я встал и пошел в архив. По дороге, в ларьке купил шоколадку «Альпен гольд».

Вера Николаевна была небольшой, очень резкой в движениях женщиной и строгим взглядом. Посмотрев на нее, я понял, как Антонине Васильевне повезло, что она сюда не пошла.

Она дала мне три минуты на изложение сути дела, я уложился в одну.

– Понятно, – сказала Вера Николаевна, – Петропавловская улица переименована во 2-ю Пролетарскую в 1946-м году. Могли бы и по телефону спросить.

Я только вздохнул.

– Вы все улицы помните, как и когда переименовывались? – спросил я.