Мама, словно птичка, щебетала рядом, успокаивая, как может только она – чмокая в щёку и без конца говоря о том, как мы справимся с этой «небольшой проблемой».

Она уже обзвонила больницы. Уже нашла врачей. Уже знала, кто нас примет.

Я же не знала, что будет дальше. Не могла выдавить ни слова… не знала, как жить.

Месяцы дома пролетали со скоростью ракеты «Циркон».

Я не подходила к телефону, не отвечала на e-mail'ы, все мессенджеры – на тотальный, всепоглощающий мьют.

Моя жизнь теперь – точно персональный «День сурка», но только из завтрака – родительского сада – сна – самобичевания – снова сна.

Первое я возненавидела всей душой…

Семейные завтраки перестали быть счастливыми мгновениями с любимыми. Сейчас они напоминали встречи в приёмном покое: сочувствующие взгляды и приторно-сладкие голоса:

– Что угодно для тебя, лишь бы ты улыбнулась…

Наверное, будь мне десять, то визг счастья мог бы разорвать в клочья перепонки всех 4,5 миллионов жителей Орегона.

Меня же мутило. Но уйти в комнату я не могла. Совесть держала крепко: «Они меня любят и хотят, как лучше… Им сейчас тоже непросто. Будь благодарной».

Думаю, не стоит уточнять, что сон и самобичевание – не то, что можно любить или ненавидеть. Спать – приятно. Смешивать себя с дерьмом – не очень.

Родительский сад – единственное, что согревало меня и наполняло жизнь красками в буквальном смысле.

Сад – как особый вид искусства.

Как я уже упоминала, моя мама – домохозяйка. Вся её жизнь однажды сузилась до семьи. Это слово вмещало в себя уйму обязанностей и горы ответственности:

Муж, страстно желающий внимания и тепла.

Дочь – желанная, единственная и такая талантливая.

Дом – двухэтажная мечта её детства.

Участок у дома – лишённый заботы, с покосившимся забором.

Домашний очаг – поддерживать тепло которого мама считала своим долгом.

Согласитесь, немалые задачи на плечах хрупкой молодой женщины? Сказать, что она уладила всё – не сказать ничего.

Двухэтажная мечта порой походила на свалку, но то лишь от неутомимой любви к перестановкам. Рядовым понедельничным утром мама могла решить, что синяя стена в гостиной или камин – жизненно важные элементы. Тогда дом превращался в проходной двор, а мама сияла, как полированный медный чайник.

Мы не нуждались в её внимании, не таскали куски и бутерброды. Семья обросла традициями, которые мы бережно хранили и не нарушали из года в год.

Сад наполнял маму таинственной силой, даровал ей энергию на воплощение всех задумок.

Незаметно для меня выход на задний двор оброс крылечком и фигурной лестницей, а после буквально оброс вьюном, протягивающим свои щупальца до самой крыши.

От крыльца тянулась мощёная тропинка, открывающая идущему оазис в каменных джунглях, расположенный по обе руки.

Справа мама высадила ароматные гиацинты, соседствующие с душистой чиной, разбила маленький водоём, оформила каменный выступ-водопад, гоняющий воду из пруда на камни – и так по кругу. Шумный и озорной, он вписывался в картину, как родной.

По левую руку в цвет гиацинтам ковром стелились маттиолы и флоксы. Цветущие в разное время, они кустились будто бы круглогодично.

Любимым же местом силы каждого члена семьи была беседка, полностью покрытая и будто бы состоящая на 90% из виноградной лозы.

В детстве она казалась мне таинственной пещерой зелёной горы. Зимой – ледяной иглу снежного человека. Сейчас же выполняла функцию «домика на дереве», в который никто не совался без разрешения.

Беседка стояла в самом конце двора и стеной прилегала к забору. Это открывало доступ к самым забавным сценам соседской жизни. Она дарила тишину и покой, защиту, в которой я так нуждалась.