Внутренний город София Воронцова

Город Стерия просыпался под шорох излучений. Они танцевали на стенах домов, ползали по крышам, сворачивались в клубки у дверей, оставляя на стёклах узоры – словно исписанные страницы дневника каждого жителя. Люди шли по улицам, оставляя за собой следы – шлейфы света, капли дыма, ленточки тумана. Всё здесь дышало эмоциями, как живой организм. Излучение – это то, что определяло тебя. Без него ты – никто. Без него ты не существуешь. Два столетия назад, после Великой Пульсации, всё изменилось. Некоторые говорят, что это было наказанием – наказанием за то, что люди научились подавлять свои чувства до такой степени, что мир сам возмутился, как разъярённое животное. Другие утверждают, что это было даром, который человек не мог понять. Но так или иначе, всё изменилось. Мир вдохнул, ответил и стал показывать – всё, что мы скрываем. Каждый житель города Стерия теперь излучал нечто. Это стало частью жизни. Внешний мир видел, что человек чувствует – и это было так же естественно, как видеть его лицо или слышать его голос. Для некоторых, как для Лиры, излучение становилось источником жизни. Для других – тяжёлым грузом, который мешал быть собой.

А Лира перестала излучать во вторник.

– Всё ещё ничего, – сказала она, стоя у зеркала в полутёмной ванной комнате. Голос прозвучал тихо, почти шепотом, с той особой интонацией, которую используют люди, давно привыкшие разговаривать с собой чаще, чем с другими. Пар от душа медленно растекался по зеркалу, образуя тонкую плёнку. Она провела пальцем по стеклу, открывая себе взгляд на своё лицо – усталое, чуть опухшее от недосыпа, с тонкими тенями под глазами, как будто нарисованными углём. Никакого света. Никакого тумана. Ни пепла, ни искр, ни даже пустоты – просто ничего.

Она вспоминала уроки, которые когда-то ей рассказывали в школе. Стерия – город, в котором излучения стали частью жизни. Люди научились считывать эмоции друг друга через это «видимое» излучение. Оно становилось их частью. Как цвет глаз или длина ног. Существует семь основных типов излучений, отражающих самые глубокие аспекты человеческой природы: Светящиеся (Люмены) – излучения, проявляющиеся в виде ярких, тёплых оттенков, как золотой свет или мягкий янтарный. Это сигнализирует о чувствах вдохновения, любви, заботы и надежды. Туманные (Вуа́леры) – излучение в виде лёгкого серого тумана или лаванды. Эти люди склонны к меланхолии, глубоким размышлениям и одиночеству. Это также типичный спутник интровертов и созидателей. Но туман может запутать разум настолько, что человек начинает терять связь с окружающим миром. Огненные (Пироиды) – яркие красные и оранжевые оттенки, символизирующие страсть, гнев, решимость. Пепельные (Калциды) – тёмные, почти чёрные оттенки, сопровождающиеся пепельным налётом. Это знак глубокой скорби, потери и принятия. Лишь те, кто пережил горечь утраты, могут обладать таким излучением. Кристаллические (Рефлекторы) – прозрачные, зеркальные излучения, которые отражают чужие чувства, но не показывают собственные. Эти люди часто теряются в других, не зная, кто они на самом деле. Пульсирующие (Импульсники) – изменчивые, колеблющиеся излучения, меняющиеся от яркого к тёмному, от спокойного к агрессивному.Безизлучательные (Нули) – самый редкий и загадочный тип. Люди, не имеющие излучения, лишены явных эмоций. Это как пустой экран. Они бывают восприняты обществом как «неполноправные» или «несуществующие», не обладающие своей личной идентичностью. Без излучения Лира была одним из таких людей. До конца излучения были не изучены и каждый раз человечество сталкивается с новыми их проявлениями.

Девушка наклонилась ближе, всматриваясь в себя, будто надеялась найти хоть отблеск в зрачках. Пусто. Как будто кто-то аккуратно стёр из неё все цвета и запахи.

– Может, если выглядеть нормально, всё само собой вернётся, – пробормотала она.

Она оделась медленно, как будто каждое движение было частью ритуала. Руки дрожали, когда она застёгивала пуговицы на серой рубашке. Волосы собрала в небрежный пучок. На лице – никакой косметики, кроме туши. Чёрная линия под глазами – тонкий барьер между ней и внешним миром. На кухне чайник свистнул, пронзительно, раздражающе. Словно пытался напомнить о себе. Она наливала чай механически, смотрела, как из чашки поднимается пар – он был живым, лёгким, и имел излучение. Бледно-голубое. У пара было излучение. У неё – нет. Она сидела за столом, не касаясь чашки, обхватив руками колени, как ребёнок. Тишина в квартире была слишком плотной, словно заполнила собой всё пространство, даже между мыслями. Она чувствовала, как она проникает внутрь, капает в сознание, размывает очертания. Словно она растворяется – и ничто не остаётся. Лира вышла на улицу с осторожностью, как будто мир стал агрессивнее, плотнее. Соседка с третьего этажа, Мария, сияла тёплым жёлтым светом, как всегда. Она толкала коляску с вечно улыбающимся малышом и махнула рукой:

– Доброе утро, Лира!

Лира попыталась улыбнуться. Губы дрогнули, но не послушались. Она кивнула.

– Утро.

Мария вдруг нахмурилась. Её излучение дрогнуло, как свеча на сквозняке. В глазах мелькнуло что-то странное – лёгкое беспокойство, смешанное с жалостью.

– Ты… ты в порядке?

– Всё хорошо, – солгала Лира.

Мария отвела взгляд. Свет вокруг неё стал более тусклым. Как будто кто-то дунул на её светильник.

На улице всё шло своим чередом. Мальчик с пепельным шлейфом – он горевал. Женщина с серебристым мерцанием – вероятно, влюблённая. Мужчина на углу источал густой красный туман: тревога, может быть злость. Лира шла между ними, и никто не замечал её. Она была… невидимой. Не в буквальном смысле – её тело, одежда, шаги были – но она не оставляла никакого следа. Ни запаха, ни звука, ни света. Воздух не дрожал от её присутствия. Мир будто не замечал, что она здесь.

Иногда кто-то вдруг вздрагивал, словно от холода, когда проходила мимо. Но затем пожимал плечами и шёл дальше. В глазах – ни узнавания, ни интереса. На углу улицы стоял Каэль. Он был опёрт на стену книжного магазина, руки в карманах, взгляд поверх толпы. Его излучение – тёмный дым с редкими, тусклыми огоньками – лениво клубилось вокруг ног, обвивало ботинки, как сонная кошка. Он смотрел сквозь людей. И вдруг, когда Лира приблизилась, его взгляд остановился.

– Пропало, да? – сказал он, не глядя на неё напрямую.

Она замерла. Это прозвучало как вопрос. Как приговор.

– Что?

– Я тебя конечно вижу. Не глазами. Глазами – ты пустая. И не излучаешь.

Он посмотрел прямо на неё. Его взгляд был странным – спокойным, но не равнодушным. Как будто он много раз уже видел это. Как врач, который знает, что болезнь вернулась.

– Я… я не знаю – прошептала она.

– Оно случается. Но не со всеми. – Он вытащил из кармана кусочек белого мела. Потёр его пальцем, как будто проверяя, не истёрся ли. – Пойдём. Покажу кое-что.

Она не знала, почему пошла. Просто ноги сами сделали шаг. Может, потому что он не задавал вопросов. Или потому, что в его голосе не было страха. В заброшенном дворике, за пыльным стеклом, он провёл мелом по стене: круг, две линии, символ, похожий на глаз. Мел хрустел на бетоне. Рисунок засветился слабо, как воспоминание о костре.

– Это маяк, что-то вроде иллюзии Тихой Зоне, месту, где ты можешь быть без излучения. Здесь никто не увидит, никто не спросит, что с тобой.

– А если я не хочу прятаться? – тихо спросила она. Слова прозвучали почти детски. Слабый голос в огромном пустом пространстве. Каэль посмотрел на неё долго. Медленно. Будто впервые увидел по-настоящему. Его взгляд был не мягким и не жёстким. Просто – настоящим.

– Иногда это нужно сделать. Зайди внутрь себя, очень глубоко. Это не из тех дорог, по которым приятно гулять. Но нам нужно понять, что происходит с… нами.

Лира опустила глаза. Её руки дрожали. Она почувствовала, как внутри поднимается что-то старое. Забытая дрожь. Слёзы? Гнев? Нет. Пустота. Но пустота, которая сжималась, как кулак.

– Я не боюсь боли.

– Боль – это не самое страшное. Страшнее – тишина внутри. Или то, что ты в ней можешь услышать.

Она подняла глаза. И впервые за много дней, в глубине её зрачков вспыхнула крошечная, почти незаметная искра.

Каэль улыбнулся едва заметно.

– Вот и хорошо. Начнём. Заходи.

Лира осталась стоять, чувствуя, как туман опускается на неё, сгущается в воздухе, проникает в её лёгкие и наполняет её не воздухом, а пустотой. Тишина здесь была не просто звуковым вакуумом. Это была тишина, которая проникала в саму суть её сущности. Она не ощущала ни своего тела, ни пространства вокруг. Было чувство, будто она сама стала частью этой бесконечной пустоты, частью этого туманного, мутного воздуха. Как будто пространство здесь существовало исключительно для того, чтобы в нём исчезать. Она шагнула вперёд, не решая смотреть на пустое отверстие в стене. За несколько шагов, её глаза начали привыкать к полумраку, и она различала не только сгустки тумана, но и темные силуэты, которые когда-то могли бы быть людьми. Здесь не было движения, не было следов. Всё было заморожено во времени, так как если бы пространство прекратило свой ход. Лира посмотрела на свои руки, на которых не было ни пыли, ни отпечатков – ничего, кроме блеска пустоты. В её глазах ещё сохранялся след этой пустоты, как тусклое отражение за окном. Она огляделась и заметила, что в этом месте, несмотря на внешнюю безжизненность, что-то странное всё-таки происходило. Где-то далеко, за густым туманом, едва виднелись смутные формы. Она не могла точно сказать, что это было, но чувствовала, что здесь скрывается что-то большее, чем просто заброшенность. Её шаги эхом отозвались в пустом пространстве, но этот звук был иным. Он был не таким, как в городе, где его моментально поглощала толпа звуков. Здесь его отражение осталось, как скользящий след в воде, заставляя её сердце биться немного быстрее.