- Закройте уже! Сквозит… так и заболеть недолго, - ее личико недовольно кривится, а меж бровок складка появляется. – Нормально закройте, ставнями!

Младшая сестрица ест, не глядя по сторонам, хватает кусок за куском и глотает, почти не пережевывая. И это на нее не похоже. Уж она-то была разборчива в еде, порой и чрезмерно. А от рыбы всегда носик свой прехорошенький воротила, мол, тиной ей пахнет…

Ест.

И глотает.

- Набегалась за день, - его взгляд она заметила и улыбнулась так, кривоватенько. – Вся в хлопотах…

- Какие у тебя хлопоты? – кривится Любляна.

Они друг дружку не то, чтоб вовсе не любили. Любили. Сестры как-никак, а вот… была ревность… и капля зависти. Были ленты краденые и слезы литые, когда мнилось, что кого-то обижают. Но все это было тихо, по-родственному.

А сейчас неспокойно за столом.

И мыши шубуршаться.

- А куда наша кошка подевалась? – поинтересовался Илья, подцепляя на серебряную вилку грибочек.

И заметил, что приборы-то у батюшки простые, из железа деланые, пусть и украшены хитро, а… куда серебро подевалось? Он свою вилку берег. При себе носил. Сказывал, что дарена она ему отцом была, на счастье… потерял?

Тогда б весь терем до досочки перебрали бы…

- Кошка? – отец хмурится. – Понятия не имею.

- Сбежала, наверное, - дернула плечом Маленка. И Любляна добавила.

- Стара уж была. Время ей пришло подыхать, вот и ушла из дому… с кошками оно всегда так.

- А с курами что?

- С курами? – светлые бровки вверх взметнулись. И на лице такое недоумение искреннее, что невольно стыд берет за глупые вопросы свои. – А что с курами? Нестись перестали?

- Все черные куда-то делись.

- Да? – и ротик приоткрылся.

Хороша Любляна. В матушку пошла, хрупкою воздушной красотой. И не даром женихов она с малых лет перебирает…

- Что с матушкой? – он отложил вилку, понимая, что не полезет кусок в рот.

- Так болеет, - равнодушно ответила Маленка. – Давно болеет…

- Чем?

- Я откуда знаю? Болезнью.

Отец смотрит пристально и губу жует. И глаза… чужие глаза. Незнакомые.

- Я навестить ее хотел бы…

- Навестишь.

- Сегодня.

- Конечно, сегодня… - и тише добавил. – Чего тянуть-то?

…память.

Не только запахи ее рушат, но и звуки. Тихий скрип половиц, будто идет кто-то. Вздох за спиной, такой муки преисполненный, что поневоле становится страшно. Обмирает сердце. И вновь колотится о ребра. Чего бояться?

Вот он, дом родной.

Здесь Илья на свет появился, здесь вырос. Каждый закоулок ему знаком.

И что не по себе… а просто окна позакрывали. Дует им. Или от солнечного света сторонятся? Нехорошая мыслишка. Подлая. Из дому уйти, как Малушка советовала. Да прямо в царский терем. Сказать… пусть разбираются.

Пусть…

- От солнца мигрени у них, - отец нес в руке железную рогатину с парой восковых свечей. Света мало, а… душно. Так душно, что каждый вдох, что через меховую рогожу. – Боюсь, как бы следом за матушкой твоей не расхворались. Говорил я ей, нечего привечать всяких тут… а тут то нищие, то убогие… то норманны… им в нашем дворе делать нечего. Вот думаю, может, отравили?

И сказано это было… равнодушно?

Раньше, случись матушке прихворнуть, отец от ее постели не отходил. Всех целителей, какие только в городе были, созывал.

Вниз ведет.

- Что…

- Там она, в лаборатории, - отец остановился, Илью вперед пропуская. Боится, что сбежит? – И не смотри на меня так. Зараза эта… сначала-то я целителей приглашал… а что один, что другой, что третий… руками разводят. Нет на ней ни проклятья, ни хворей не видать, а она все равно тает день ото дня… и давно бы отошла… свет дневной ей ярок. А каждый звук муку доставляет. Ты вот на сестер ныне криво смотрел. А они каждый день жизненной силой своей с матушкой делятся… да…