- А я?

Если все и вправду так, что ж молчали?

Что таились?

- А ты… ты мужчина, Илья.

И это прозвучало почти обвинением.

А лестница меж тем закончилась, уперлась в дверь дубовую, коваными полосами перекрещенную. Висит та дверь на петлях массивных. И замком заперта таким, который сходу не откроешь.

- Ты ее под замком держишь?!

- Погоди. Сейчас сам увидишь… - отец протянул ключ. – Я был бы рад выпустить, да…

…память.

Лед.

И острый смрад гнилого тела. Темень, которую едва-едва разгоняют свечи. Существо, запертое в клетке. Прутья толсты, но существо трясет их с нечеловеческою силой, и воет, и скулит. А после замирает вдруг и ласково, матушкиным голосом, просит:

- Спаси меня, Ильюшечка… спаси…

И лицо искаженное, прижимается к решетке, прутья в самые щеки впиваются. А глаза – не глаза, провалы черным черны…

- Спаси, Ильюшечка…

Память.

Запах дыма. Кисти в склянке. Резец. И узкий нож с кривым клинком, который вспарывает кожу на запястье. Кровь льется, и существо – думать о ней, как о матери, у Ильи не выходит – замирает. Оно то вздыхает, то приплясывает, то пускает слюни.

- Это не она, - отец спокоен. – Это уже не она… но мы с тобой можем попробовать одно… средство…

- Хорошо.

- Даже не выслушаешь, что за средство?

- Я согласен. Когда?

- Завтра.

Отец потер руки.

- Почему только завтра?

- Луна войдет в полную силу. Ты удачно вернулся, Ильюша… и если у нас все получится…

…тварь захохотала.

И снова память. На сей раз хрупкая, как древний пергамент. С легким ароматом пыли и душистых трав, которые клали под матрац, чтобы спалось легче. Но не спалось.

Никак.

И Илья, проворочавшись до рассвета, встал.

Он должен спуститься сам. Он должен увидеть.

Проверить.

Лестница не исчезла. И света одинокой свечи хватило, чтобы разогнать мрак. Дверь. Ключ… он забыл про ключ. И что теперь? Возвращаться? Будить отца?

Дверь открылась сама.

- Проходи, - раздался тихий голос. – Не стесняйся. Чувствуй себя как дома…

Тварь больше не бесновалась, да и из клетки она вышла, села в пентаграмму, ноги скрестив, и теперь задумчиво скребла длинными когтями коленку.

- Я надеялся, что ты придешь, - она смотрела на Илью снизу вверх, и во взгляде ее не было больше безумия, лишь интерес.

- Я пришел.

Первой мыслью было – бежать.

Немедля.

Будить отца. Сказать, что выбралась она, что…

- Я тебя не трону, - тварь махнула рукой. – Присядь. Поговорим, пока этот горе-маг не явился… занудный он у тебя. Казалось бы, получил в руки источник древней мудрости, так сиди и радуйся, а он только и умеет, что бубнеть да вздыхать… и все мало, мало… но тут понимаю. Сам был таким.

- Кто ты?

- Кто я… интересный вопрос, правда? – голова матери перекатилась с плеча на плечо. Рот приоткрылся и из него выглянул кончик языка. – Тело ты узнал… кстати, не слишком-то приятное вместилище. Женщин я в принципе не люблю. Вечно у них то одно, то другое… у этой вот печень увеличена. Сердце пошаливает. Да… и с желудком беда. Еще полгодика и целители будут бессильны.

- Кто ты? – повторил Илья вопрос.

- Я – не она, это ты правильно думаешь. Я – дух, который тихо-мирно дремал себе, пока одной дуре не вздумалось искать справедливости… запомни, Ильюшка, самые большие глупости в этом мире делаются ради абстракция. Любовь. Честь. Справедливость опять же… выпустила… да… а изгнать силенок не хватило. Этот же возомнил себя некромантом… будто для того, чтобы им стать, хватит одной книжицы. Нет, книжица, не спорю, прелестная… и в мои темные времена за такую душу отдавали, но вот… голова на плечах быть должна… должна, да…

Существо тяжко вздохнуло.

- Он призвал меня. И заключил в это тело. А чего хочет – и сам не знает…