Ограждение, несущееся прямо на тебя. Машина разваливается на части. А затем тебя охватывает огонь.
Максим. Его безжизненное тело. Команда делает все возможное, чтобы оградить парня от камер на случай, если он серьезно ранен, и это не попадет в новости и не станет вирусным заголовком.
Его семье не придется смотреть, как он умирает прямо во время видео. Как это произошло с моей мамой. И всеми нами.
– Он в больнице, – сохраняя спокойствие, отвечает Пьер.
– Так что с ним конкретно? – спрашиваю я, стараясь унять свои дергающиеся от нервного напряжения конечности.
Перед моим взором проносятся дни, проведенные в картинге. Я долгое время ненавидел этого ублюдка за то, что у него было все необходимое для успеха – родители, деньги, спонсорство, необходимое снаряжение. Затем я полюбил этого парня как брата, когда понял, что мы похожи. Он так же стремился к успеху в спорте, который легким движением лишал тебя уверенности в себе, параллельно становясь единственным увлечением в жизни.
Мы с Максимом конкуренты. Бывают дни, когда этот парень мне нравится, а бывают дни, когда я его ненавижу. Мы оба принадлежим к элитной группе пилотов, которые борются за желанную позицию на стартовой решетке «Формулы‐1».
Он уже получил эту позицию за счет «Моретти Моторспортс».
А я все еще пытаюсь преуспеть.
Завидую ли я ему? Завидую ли я тому, что большинство моих сокурсников, которые росли вместе со мной на трассе, уже добрались до предпоследнего уровня карьеры? Да, черт возьми.
Желаю ли я Максиму зла из-за этого?
Только полный придурок стал бы.
И да, я один из таких придурков во многих вопросах, но не тогда, когда дело доходит до чего-то подобного.
А сейчас… Я даже, черт возьми, не знаю в порядке ли он.
Все, что происходит с ним, может в любой момент произойти и с нами, а этого не хотелось бы ни одному из пилотов. Никогда в жизни.
Я жил со страхом с самого детства, но отбрасывал его, оправдываясь тем, что технологии шагнули далеко вперед. Автомобили стали прочнее. Оборудование для обеспечения безопасности стало надежнее. Спорт безопаснее.
Но это оправдание ничего не значит, если Максим сейчас страдает.
– Новости о нем есть? Как его самочувствие? – спрашиваю я, пытаясь смотреть куда угодно, только не на экран, где повторяется авария.
Моя команда делает то же самое. Кажется будто они изучают поведение машины – где поддался металл, как пострадал болид и тому подобное, – но я знаю, что они так же потрясены аварией. Тем, как именно Максим выбрался из нее. И отсутствием каких-либо новостей о его здоровье.
– Без шейного бандажа он точно не обойдется, – бормочет Пьер, поправляя очки и протирая глаза, прежде чем выключить монитор.
– Они же воспользуются санитарной авиацией, верно? Черт. – Я иду за мобильным. – Напишу его брату и узнаю…
– Забирайся в болид, Риггс, – говорит Пьер, становясь передо мной и усаживая меня на стул. Приказным тоном он явно пытается привести меня в чувства. Пытается найти способ подавить охвативший меня безотчетный страх, который все больше всплывает на поверхность с каждым пройденным уровнем. С каждым преодоленным кругом, где мы обманываем смерть.
– Времени на этой трассе у нас мало, – говорит он. – Нам нужно использовать его с максимальной пользой.
Я медлю и колеблюсь, хотя не должен этого делать. Затем злюсь сам на себя.
Максим продолжает морочить мне голову даже сейчас, несмотря на то, что мы находимся на разных позициях.
– К черту это дерьмо, – бормочу я, хватаю балаклаву и натягиваю ее на голову.
Я храню полное молчание, пока надеваю шлем, пристегиваюсь ремнем безопасности, надеваю перчатки и фиксирую руль.