Яша был не то, что полным пофигистом, просто относился ко всему довольно спокойно, усматривая в любом совершившемся событии положительные для себя стороны. Вот, и сейчас, не застав Карасиков дома, он не испытал беспокойства, напротив – вздохнул облегченно. Ну, посудите сами, бабушка с дедушкой взяли внучку и поехали летом куда-то. Поехали! И, Слава Богу! Ну, не на дачу, а к кому-то в гости? Или в санаторий? Приедут, сообщат. И, Яша, подкинув монетку, загадал – «орёл» – домой, работать, «решка» – отправиться развеяться, а уж если встанет на ребро… Выпала «решка».

Московские тусовки имели приятную особенность – в них тусовались одни и те же персонажи, вроде как крупные рыбы, вокруг которых собиралась рыбья мелюзга. Иногда крупные поглощали мелких, иногда исчезали сами, иногда и кто-то, невидимый, словно закидывал удочку и вытаскивал на поверхность слишком жадную и глупую рыбину – но состав не сильно менялся от перемен. Яша отправился к своим, старым, любимым друзьям – их коммуналка около Курского вокзала еще не была расселена, но уже опустела наполовину, что придавало сборищам дополнительную прелесть – можно было поцапаться с соседями, размяться в перебранке с милицией, с одной стороны, а с другой – отдохнуть в привычной еще с совковых времен атмосфере. Народ собирался разный, и богемная тусовка, и рокеры, и хиппари, впрочем, изрядно повзрослевшие, и какие-то новички, в основном, девицы, приехавшие со всех краев потревоженной в перестройку страны. Так же, как и в СССР, слушали музыку, курили, пили, читали стихи, влюблялись, расставались, дрались… Яша, открыв дверь в первую по коридору комнату, вдохнул родной запах, и ощутил себя совсем подростком – сразу забылись и Зина, и дочь, и Борис, и джинсы, захотелось дешевого портвейна и кубинских сигарет, крепких, со сладковатым привкусом тростниковой бумаги. Впрочем, теперь пили разведенный спирт «Royal», что не снижало градуса дружелюбия, и курили – кто что достанет. Яша передвигался по комнатам, как в танце, здороваясь то с одним, то с другой, целуясь, обнимаясь, улыбаясь, хмуря брови – выражая заинтересованность и радость от встречи. Когда кайф немного притупил привычное Яше в последнее время беспокойство, он расположился у окна в кресле какой-то странной конструкции, неплохой подделке под Вальтера Гроппиуса, и, чтобы отвлечься от шума, и взял с пола первый попавшийся под руку толстый журнал. «Voici» – молодой журнал, отчасти слегка желтоватый, но с хорошей подборкой светской хроники и богемной жизни, с удовольствием рассказал читателям о некоей загадочной «фам рюсс», основательнице fashion industry в дикой России, тепло принятой даже в самом Париже, которая вдруг, отставив мужа, тоже «рюсс», апропо! – манекенщика-стилиста-юриста у самого Кардена, увлеклась каким-то загадочным латиноамериканским революционером, маоистом, бросила Родину (Patrie) и теперь сама попала в списки нежелательных лиц во Франции. В своем интервью, которая она дала журналу, Zina Loginoff рассказала о том, в чем теперь цель ее жизни, и заявила, что она разочарована. Европа вообще, и Франция, в частности, представляются ей теперь средоточием буржуазных ценностей, пошлым, мещанским (редакция не смогла дать точный перевод этому термину) мирком, а она сама полностью прекратила работу в области моды, так как человечество должно думать о том, как спасти себя от надвигающейся экологической катастрофы, а не производить все новые и новые вещи. К тому же социалистические идеи сейчас, после распада величайшего государства СССР, построенного для благополучия и равенства людей, кажутся ей наиболее актуальными. И тому подобная чушь. Бред, – Яша свернул журнал в трубочку, – Зина? Революционерка? Ну, зеленая – ладно, я и сам такой! Но маоистка? СССР ей в кайф? Вот уж, дура! В лучшем случае её депортируют, а в худшем? Яше вдруг стало жаль Зину, и он опять открыл журнал и посмотрел на Зинины фотографии, и нашел, что она чрезвычайно похорошела. Берет, надвинутый на бровь, в стиле Че Гевары, очень ей шел. Да, вряд ли ей нужна дочь, – Яша покачал головой, – да и вообще? Что же ей теперь нужно?