Как бы ни надевали на себя маски равнодушия эти мальчики – влюблялись все, и, большей частью, трагически. А какой еще она может быть, первая любовь? Все эти фразочки -«Та-ка-а-а-я герла у Стаса, офигеть!», «Старики, я вчера такую герлу снял на Плешке», «Мы вчера с моей так зажгли, просто fuck your mother…» – все они заканчивались ожидаемо – «Она трубку не берет», «Я вчера ее видел с Русланом», «Её мать запретила со мной встречаться» – и так далее. Пили, не умея пить, водку, курили до рвоты, даже вены резали – все было. Приближалась пора выпускных экзаменов, вступительных экзаменов, и, в случае неудачи – самая главная советская страшилка – армия. От нее, армии, можно было откосить, но это требовало дополнительных усилий и мастерства. И вот, когда, казалось бы, надо обо всем забыть и думать о будущем, и приходили они, соблазны. Что Яшу понесло на Молодежную? Сидел бы дома, переписывал бы Зинкины конспекты, но – нет. И вот Яша держит за руку эту девушку, и слышит только грохот вагонов метро, и понимает, что нужно хотя бы имя спросить, и понимает, что имя ему неважно, ему вообще ничего не важно – ему бы только стоять вот так, и держать эту маленькую горячую ладошку и смотреть, как разлетаются от сквозняка её волосы, как она закусывает губу, и пытаться понять, куда она смотрит. Как тебя зовут, – наконец он выдавит из себя, а она ответит просто – Магда. Магда? – Яша удивится так, что отпустит ее руку, – в натуре – Магда? Да, а что? – она потеребила фенечку на запястье, – я привыкла. И это имя войдет в Яшу, поселится, и отныне и до века Магдой будет только она, единственная Яшина любовь. Магда Мигдаль, в джинсах клёш и в голубой майке тай-дай, в босоножках на пробковой платформе и с ноготками, крашеными лаком морковного цвета.

Главное достоинство Магды было в её уверенности в том, что весь мир существует ради неё одной. Она не пыталась мир усовершенствовать или переделать под себя, но приспосабливалась, чтобы извлечь максимум удовольствия или избежать неприятностей. В чем-то её судьба была схожей с Яшиной – «но я к отставленным щенкам – себя причислю», отец умер рано, мать занималась наукой, в ущерб всему – и себе тоже, правда, бабушки не было, никакой. Среднего роста шатенка, с чертами размытыми, с лицом, постоянно меняющимся, с глазами – какими бывают лесные озерца, с тёмной, стоячей водой, с неожиданной глубиной или, наоборот, бледнеющие, когда в них отражается небо. Чаще всего Магда была безмятежна, иногда до полной отрешённости – вот так, как тогда, в метро. Взял бы её за руку кто-то другой, не Яша – и не заметила бы. Яша стоял с Магдой в вагоне, у двери с надписью «Не прислоняться» и боковым зрением видел стены тоннеля, и ему казалось, что они мчатся внутри какого-то огромного чудовища. На «Молодежной» все было легко. Типовые пятиэтажки создавали иллюзию, что Яша идет по своему 32 кварталу Новых Черемушек, двухэтажный пивной бар тоже был типовым, и магазин Универсам был устроен точно так же. В эту типовую картинку вносила разнообразие – Магда. Правда, на Йоко Оно она была непохожа ни капли, но их пара, составленная так случайно, оказалась очень гармоничной. С 17 августа и началась новая Яшина жизнь. Успешно сданные школьные экзамены ничем ему не помогли, баллов в Бауманку он не набрал, да и сам не понимал, зачем решил поступать – именно туда. Что ты делаешь сегодня вечером, – спрашивал Яша телефонную трубку, и трубка отвечала голосом Магды, – сегодня я люблю тебя, – и Яша, составив ладони ковшиком, просил у бабушки мелочь – на метро, ссыпал ее в карман, хватал с вешалки куртку и – бежал, летел – на «Молодежную», на улицу академика Павлова, где на первом этаже такой же пятиэтажки, как Яшина, жила Магда. Он всегда влезал через окно, находя в этом особый кайф – подтягивался на руках, громыхал жестью подоконника, и буквально впадал в крошечную кухню. Им было хорошо – вдвоем. Молодость нетребовательна к антуражу, молодости безразлична еда, у молодости совсем другой – вкус.