Дальше все было быстро, нервно и шумно. Ставили павильон к новой постановке «В ожидании Годо». Темницкий, решивший отказаться от постмодернизма, сам не понимал, к чему пришел, потому успех спектакля был под вопросом. Диди и Гого сидели на школьных скамейках-партах, а с колосников свешивались канаты, которые, по ходу действия, выбирались наверх, пока не оставался один. Магду Темницкий решил взять на роль Мальчика. Она, совершенно неожиданно получив первую свою роль, находилась в состоянии какого-то истерического возбуждения. С одной стороны, она жалела, что роль ничтожная, и не костюмная, а с другой – ей казалось, что именно она будет звездой, и пыталась спорить с Темницким, чтобы обставить каждое свое появление на сцене как нечто сверхъестественное. Яша, которому Беккет вообще не был знаком, честно пытался полистать пьесу в курилке, но, пожав плечами, бормотнул – что за мура, хрень какая-то, и пошел знакомиться с коллективом монтировщиков. С этой минуты их роли в театре определились четко – Магда – актриса, Яша – рабочий. Теперь Яша ходил в комбинезоне, шикарно рваной майке, ругался матом, закладывал за ухо папиросу и сыпал к месту и не к месту специальными терминами. Магда же сидела за своим гримировальным столиком, в служебном буфете стояла в очереди с актерами, ходила за Темницким с умильным лицом посвященной и начала стесняться Яши. Теперь она часто уезжала домой раньше, а Яша, проклиная все, оставался разбирать декорации. Когда он возвращался, усталый, злой и голодный, то заставал дома новых или старых приятелей Магды и шел на кухню – ужинать в одиночестве. Соседки жалели его, оставляя остывший суп в кастрюльке на плите или дешевые пережаренные котлеты с лапшой.

Спектакль «В ожидании Годо» не провалился, даже имел успех, во многом благодаря тому, что пьесы абсурда каждый может трактовать, как угодно. Магда была трогательна, и, пожалуй, она стала самым понятным персонажем в спектакле. Она с чувством выбегала на поклоны, дрожала от радости, а Яша стоял в кулисах с махровым халатом, который набрасывал ей на плечи. Когда он видел её на сцене, он волновался так, что не мог понять, хорошо ли она играет, или плохо – ему казалось, что десятки глаз смотрят на неё зло и оценивающе, и ему хотелось одного – обнять её, укрыть и сделать невидимой – всем.

Это только так кажется, что театр – демократичен, не знает сословий, рангов и каст. На самом деле у каждого своё место, определенное не близостью к сцене, нет – известностью зрителю. Зритель, пожирающий глазами программку, обиженно дующий щеки на то, что в роли Гамлета сегодня не Нар. арт. РСФСР Нездвицкий, а вовсе даже Засл. арт. Респ. Туркмения Горковенко, вряд ли станет читать длинный список работников никому неведомой постановочной части, да еще во главе с заведующим ею! Кто такие костюмеры мужской стороны, реквизиторский цех, осветители, машинисты сцены, звукорежиссеры? Кто они? В чем их заслуга перед публикой? Публика хочет одного – Гамлета, в исполнении Нездвицкого! Того, того, – зритель пихает локтем свою соседку справа, – помнишь? Детектив был? Ну, где он её в ванной зарезал, помнишь? Во, этот сейчас Гамлет. Вряд ли зритель знает мебельщика Федю, который выносит на чистой перемене чёрные шаткие табуретки, или бутафора Машу, которая, отложив сигаретку на край жестяной банки, выклеивает папье-маше для будущей китайской вазы. Они – никому не видны, неизвестны и не интересны. Актер сможет существовать сам, один – только сцена и он. А постановочная часть – нет. Вот, это и есть касты, и внутри самого театра – так же. Звания, которые дает государство актерам, и есть – звания служебные. Сколько раз, пробегая глазами неизвестные фамилия с приставкой «Засл. арт.», зритель недоуменно поднимает плечи – а кто это? Да что, заслуженный? Народных не всякий знает, а скажи фамилию мальчишки, студента, сыгравшего Пятнадцатилетнего капитана, или школьницы, семиклассницы, предводительницы целой оравы мальчишек – зритель сам выдохнет фамилию любимого артиста. В театре – там обласкан тот, кто ближе к руководству, тот и получает роли первого плана, а всякие там бунтовщики, борцы за справедливость, или просто те, кто в опале без причины – те ждут роли годами, роли – любой, только бы – выйти на сцену. Магда, не отличавшаяся выдающимся талантом, просто попала «в струю». Публика и сама не знает, чего она хочет, а тут Темницкий и предложил ей эту девочку Магду, как Твигги – Сесил Битон. На Магду Темницкий сделал ставку. От «Лолиты» до «Завтрака у Тиффани» – от «Первой любви» до «Повести о Сонечке». Популярность Магды набирала обороты, Темницкий уже договорился с театральным училищем о поступлении – Магде нужен был диплом, а пока… пока он не мог даже зачислить ее в труппу, и Магда получала крошечную ставку капельдинерши. Яша уже не стоял в кулисах с махровым халатом – для этого к Магде приставили вёрткую нагловатую девицу, и уже не решался подсесть к ней в буфете с чашечкой кофе, а только стоял в толпе и смотрел, как Магда репетирует, как Магды выходит из театра, как Магда садится в машину. Они по-прежнему делили комнаты в коммуналке на Татарской, но Яша уже и сам не понимал – кто он? Не раз, и не два он, приходя домой, слышал возню за закрытой дверью, глуховатый смех Магды и чьи-то чужие голоса, и уходил на кухню, садился у двери, ведущей на черную лестницу, курил, и думал, а что же делать – дальше? А дальше Яше светила армия…