Первый глуховатый звоночек он не заметил. Как-то утром зарядил дождь, и Магда, сидя на подоконнике и глядя на мокрый асфальт мостовой, сказала, – ты знаешь, мне, наверное, пора на работу возвращаться. Если они меня не уволили, конечно. Они так, без справок дали мне месяц, а уже прошло два. Я съезжу в театр. Завтра. А можно мне с тобой, – Яша боялся отпустить Магду от себя, – я могу на улице подождать? Магда провела рукой по своему затылку, – почему нельзя? Театр же не мой?

Театр Яша не любил. Бабушка, водившая его на «Синюю Птицу» и «Трех Толстяков» во МХАТ, справедливо ожидала возрастания интереса к Мельпомене, но, приуныв на классике, Яша театр отнёс к нудной школьной программе и предпочел кино, как более динамичное, демократическое и не требующего всего этого театрального ритуала – «лишний билетик», бинокль, гардероб, программка – скукотища, да и только. Разве что зрительский буфет был существенным плюсом.

Театр, в котором служила Магда, был молод. Единомышленники, сыгравшие на площадке подмосковного ДК «Женитьбу Бальзаминова», сорвали на премьере аплодисменты, спектакль имел оглушительный успех, потому как худрук Женя Темницкий смог продернуть советскую власть, выразить свое отношение к вводу танков в Прагу, потоптать бездыханного тело усатого тирана и выразить надежду на светлое будущее демократической России. Публика хохотала облегченно, в особо острых моментах (въезд Бальзаминова на танке к Домне Белотеловой) взрывалась криками «браво», и Министерство культуры, решив, что оставить такой спектакль болтаться без надзора – преступно, выделило театру цокольный этаж жилого дома, внедрило своих сотрудников и стало наблюдать за процессом – где надо, подрезая, где надо, разрешая, завербовало и самого Темницкого, да так ловко, что тот этого и не заметил. Театр гремел, а диссиденты и прочие им сочувствующие, всякая либеральная молодежь, студенты и бородатые ИТР-овцы – все они были под колпаком. Впрочем, спектакли всё равно были прекрасны, а уж небольно ущипнуть власть, ставя Лопе де Вегу или Хармса, было делом несложным.

В театре Яша растерялся совершенно. Ему театральное закулисье представлялось чем-то строгим и важным, вроде передачи «Театр на телеэкране», но все оказалось ровно наоборот. Яша изумился тому, как часто все целуются, обнимаются, говорят друг другу гадости или комплименты, матерятся, одалживают деньги – и вообще ведут себя так, будто они все – родственники. Магду закружили, затискали, отовсюду слышались охи-ахи, двусмысленные комплименты, и, что Яшу поразило более всего, почти все спокойно и открыто обсуждали Магдину проблему, давали советы, вроде таких – «Ты чего мне не позвонила, у меня врачиха классная», или «Какой урод тебя сдал тебя этим палачам»? Магда живо обсуждала свой аборт, и Яша не удивился бы, если бы она, расстегнув джинсы, показала всем свой страшный шрам. Похоже, это никого не смущало, тут же решили отметить возвращение Магды, скинулись, отослали гонца, пока ждали гонца, отправились на сцену, смотреть новое световое оборудование, и Магда ахала со всеми, и удивлялась, как это Темницкий все это выбил?! Потом пили кислое вино, сидя в крошечном буфете, пели «То ли люди, то ли куклы», плакали, а Яша, не пьянея, наблюдал за тем, как смотрят на Магду эти мужчины, и ему становилось страшно. Магда, наоборот, расцвела совершенно, в лице её не было заметно ни капли скуки, полумрак делал её еще более прекрасной, и она всё чаще прикрывала глаза и облизывала губы, как будто её мучила жажда. Разговоры за столом то становились нестерпимо громкими, то зависала пауза, и кто-то обязательно говорил, – о, мент родился! и разговор вспыхивал с новой силой… Курили беспрерывно, дым то вздымал вверх, то опадал, у Яши голова кружилась, и дико хотелось спать. Он не заметил, как отключился на пару минут, а, когда открыл глаза, понял, что Магды за столом – нет.