Искать Магду, стуча в гримерки, Яша не стал. Он боялся, что на стук откроет Магда, и скажет, – что ты тут забыл? – и он должен будет или ударить её, или молча выйти – и ждать у служебного входа. Стараясь не попадаться никому на глаза, он с трудом нашел выход и уехал домой. Один.

Ночью Яша не спал. Нет пытки страшнее, чем ожидание. Яша не отходил от окна, и все смотрел на спящий двор, на дерево, с которого с царской неторопливостью облетали листья, слушал мерный дробный стук капель по жести подоконника, и всматривался в каждую фигурку, входящую в подъезд. Когда уставали глаза, он садился на стул, клал на подоконник руки, и на скрещенные руки голова опускалась сама собой. Когда хлопала дверь лифта, и лифт, скрипя и охая, тащился вверх – с тем же звуком, как и в Яшином детстве, сладко ныло в позвоночнике, и сердце начинало биться в клетке из ребер, желая одного – выпрыгнуть и разбиться. Но лифт останавливался на других этажах, и где-то – выше, или ниже, хлопала входная дверь, забирая домой гостя с улицы. Два раза лифт останавливался на Яшином этаже, и Яша разворачивался лицом к двери – встретить Магду. Что он ей скажет в этот момент, он не знал. До 4 утра он думал, что просто убьет её, чтобы покончить с этой любовью, потом он, решив, что она попала в беду, стал думать, что простит ей все – только бы она была жива, только бы вернулась! В самые мучительные, серые, рассветные часы, когда зажигались огни в комнатах чужих домов, и Яше, даже сквозь занавески, были видны люди, вставшие для труда и забот в это раннее время, Яша думал об одном, что никогда не любил Магду так сильно, как сейчас, и никогда не желал её так же страстно, и гнал от себя мысль, что кто-то, другой, не он, сейчас курит в постели, обнимая Магду за плечи… Магда пришла в 10 утра, когда Яша, не выдержав пытки бессонницей и ревностью, уснул. От звука её шагов он проснулся, бросился к ней, трясясь от ненависти и счастья, что она жива и вернулась, и был поражен её видом – Магда была свежей, отдохнувшей, такой вот – прохладной, какой она была всегда после крепкого сна. Почему ты не спал, – она говорила на ходу, расстегивая пуговки на мужской рубашке, которую Яша покрасил ей неделю назад, – у тебя такой больной вид? Есть же кровать, что за фантазия – спать на стуле? Она расстегнула молнию на джинсах, стянула их, цепляя пальцами ног, на пол, и пошла – в душ. В трусиках и в трогательных белых носочках с грязными пятками. Яша ждал её, комкал рубашку, нюхал её, как собака – желая найти чужой запах, но рубашка пахла Магдой, её духами, сигаретным дымом и терпентином. Прохладная Магда, в капельках воды, уже босая, подошла и поцеловала Яшу в затылок, – милый мальчик, ты ревнуешь? Зачем? А дальше Яша любил её так, как можно любить потерянное навсегда – и внезапно обретенное. А дождь все шел, и царапал серую жесть подоконника, и голуби ходили по перилам балкона, и падали листья, на лету становясь из золотых – ржавыми.

– Евгений Аркадьевич? – Магда подошла к Темницкому, который махал рукой кому-то наверху, на колосниках, – Евгений Аркадьевич?

– Ты видишь, я занят! Колпин! Софит собьешь к едрене маме! У тебя руки откуда? Магда! – наверху что-то стукнуло глухо и на планшет сцены упал молоток. – Колпин! Уволен!

Магда взяла Темницкого под руку, зашептала ему что-то на ухо, косясь на стоящего в кулисах Яшу.

– На полставки. Монтировщиком. Вон, вместо этого урода Колпина. Скажи, чтобы оформляли. Да уйди ты, – Темницкий отцепил Магду от себя, – сколько тебе говорить! И всем, кстати! – Евгений Аркадьевич составил ладони рупором, – касается всех! Никого! Когда монтировка! Чтоб никого! Цехам делать нечего? Я сейчас работу найду! Где завпост?