На коновязи у просеки отдыхали десятки лошадей: вход в Пигийский монастырь буквально облепили члены свиты из столицы. Во дворике рядом, на площадке, устланной принесенными невесть откуда продолговатыми камнями, несла караул дюжина из личной гвардии императора. Все гвардейцы хорошо сложены, плечисты, высоки. Но среди них по всем параметрам выделялся один. Звали его Маркел. Ростом он был где-то между простой оргийей и царской саженью, то есть намного выше среднерослого мужчины из любого народа империи. Шрам на его щеке напоминал высохшее русло реки, а массивные надбровные дуги походили на опоры моста.

И этот здоровяк, нервный из-за груза ответственности, почувствовал, как его легонько толкают в плечо, и с неохотой слегка повернул голову.

– Нам позволят зачерпнуть из родника? – спросили у Маркела полушёпотом.

– Не знаю, новичок.

– Слыхали, в честь Велизария сегодня праздник! – хмыкнул смуглолицый киприот Кирилл, что замыкал строй.

– Всегда удивлялся его везению, – недовольно пробасил другой воин, родом из Анатолии.

– Агась, повезло: женили на блуднице, посылают в Армению, в самое пекло. Точно хочешь такой жизни, Дамасик? – вопрошал киприот.

– Заткнитесь! – вполголоса и со сдержанной злобой выцедил Маркел. Мало того, он не справлялся с дисциплиной. Так ему показалось, что стоящий поодаль племянник василевса в расшитом аксамитовом одеянии со вставками запретного пурпурного цвета на секунду взглянул на дворцовую схолы.

Юстиниан, сын старшей сестры императора Вигиллы и Савватия Тавресийского, совершенно не выглядел на свои четыре десятка лет. Несмотря на некую общую грубоватость черт лица, в нём проглядывалось что-то женоподобное и даже детское, особенно в линиях губ и подбородка. Широкие глаза и высоко вздёрнутые брови придавали ему задумчивость.

Он находился у огорода, где монахи выращивали целебные травы, и настукивал мелодию, ударяя кулаком о деревянную ограду. Под ней волочилась по своему тракту улитка. Юстиниан глядел на неё пару минут, а затем схватил двумя пальцами и перенёс дальше. Зевнув, он побрёл к гвардейцам. Когда макушка его оказалась под старым дубом, порыв ветра сорвал несколько жирных желудей, что незамедлительно приземлились на тёмно-русые волосы.

Маркел услышал вскрик Юстиниана и поспешил к нему, как того требовали предписания, наказав соратникам оставаться на месте.

– Ваше благородие, что с вами? – выпалил гвардеец, оказавшись перед господином.

– Ничего страшного! – Раздосадованный вниманием к себе Юстиниан стряхнул оставшуюся на рукавах требуху размашистыми движениями. – Попроси подготовить лошадей – скоро поедем. Чувствую, не дождусь.

– Слушаюсь, ваше благородие!

Дверь монастыря отворилась, обступившие её зашевелились.

– Наконец-то, – прогудел племянник императора. – Так, Маркел, приказ в силе. Выдвинемся чуточку позже.

На пороге Пигийской обители появился полноватый мужчина в аскетичной хламиде, что контрастировала с богатой диадемой на его голове, украшенной жемчужными вставками. Вышедший из покоев отдал слугам продолговатый свиток и с чужой помощью принялся преодолевать ступени. В начале консульского года ему стукнуло шестьдесят шесть, и суставы его то и дело ныли.

Император принял меха от своего водоноса.

– Дальше справлюсь сам! – булькая, забормотал он, посылая прочь тех, кто помог ему спуститься. Затем василевс поймал на себе пристальный взгляд родственника и побрёл под дуб, миновав вытянувшихся гвардейцев. Лицо его покраснело от зноя после прохладного помещения.

– Время тянулось мучительно долго, дядя, – поделился наблюдениями Юстиниан, когда императора приняла полуденная тень в форме львиной гривы, манящая своим безвозмездным покровительством. – Надеюсь, беседа оказалась интереснее отчёта Сотерика намедни.