Под шум оваций после забитого вскоре мяча Нарсес заговорил, привлекая внимание секретаря:

– Маловато игроков. Увлекательней, когда хотя бы пять на пять.

– Угу, – выдавил из себя помощник магистра, почувствовав неловкое напряжение.

– Жаль, не сделал ставку, – посетовал советник.

Тут же на Нарсеса цыкнул, повернувшись полубоком, сенатор из переднего ряда. Евнух сложил ладони и степенно кивнул в знак понимания.

«Идут ноздря в ноздрю!», – рассуждал Кесарий, порадовавшись временному молчанию соседа. Он елозил на месте, время от времени прихлопывая кулаками по коленям.

Вдруг со стороны аллеи раздался истошный крик. Большинство зрителей невольно повернулись. Исходил крик от человека, который пытался пройти через стражу у спуска к полю и спорил с ней. Обратил внимание на шум и Юстиниан. Привстав и пристально рассмотрев пришедшего, он подал сигнал рукой судье, теперь уже для остановки состязаний.

– Пропустите! – наказал стражникам император, и те расступились.

Кесарий теперь увидел, как по направлению к зрительским местам, пошатываясь, пробирался подтянутый мужчина средних лет. На нем сидела варварская рубаха в большую клетку и штаны из кожи. Единственное, что не вписывалось в его «дикарский» образ – добротная бронзовая пряжка с округлым крестом и инкрустациями, явно созданная в составе ограниченной партии столичными ювелирами.

– Забрали мой щит! Прдставляешь, брат. Мой герульский щит. Птом не пропускали, – запинаясь и заикаясь, орал пришедший, при этом активно жестикулируя.

Лицо его горело красно-кирпичным багрянцем. На щеке вертикальной чёрточкой зияла свежая, но успевшая зажить, рана. Правая рука, которой он дёргал, пугала зажившими волдырями от огня, и со стороны казалось, будто бы она из застывшего воска.

– Нахал!

– Пьяный, спору нет, – зароптали сенаторы.

– Герман, ты помешал мне наслаждаться игрой, – с укором проговорил император. – Но я великодушно прощаю тебя.

– Братец Пётр, – ответил ему выпивший неустановленное количество неизвестного горячительного Герман. – Спускайся – обнимемся!

Прокопийский напряг извилины и вспомнил сводки о положении дел на севере, в которых отмечали храбрость магистра Фракии Германа.

– Одичал на границе, – съязвил Нарсес.

Телохранитель Маркел обратился к императору.

– Мне разобраться? – спросил здоровяк.

– Велизарий разберётся, – спокойно произнёс Юстиниан, а затем громко сказал двоюродному брату: – Забудь про моё великодушие. Я быстро устал от твоей наглости!

Флора молча дёрнула мужа за рукав пурпурно-золотистой рубахи, но тот повертел головой. Услышав слова своего господина, Велизарий встрепенулся. Не проронив ни слова, он спустился с подиума и подошёл к Герману. Зрители, отвернувшиеся от всадников, теперь ожидали нового зрелища.

Герман рассмотрел соперника, с которым он был примерно одного роста да комплекции, и рявкнул:

– Узнал т-бя, гвардеец.

Велизарий ничего не ответил, а только закатал рукава хитона и поднял кулаки на уровень своего подбородка.

– Угрюмый жеребчик отделает наглеца, как любовника своей Антонины. Готов поставить фоллис, – полушёпотом сказал Кесарию Нарсес.

Поединок начался. Герман сорвался с места и поспешил нанести удар обгоревшей рукой в область носа, но Велизарий с легкостью увернулся, после чего толкнул пьяного. Герман потерял равновесие, соприкоснулся с плиткой, схаркнул и быстро встал, готовясь напасть снова. В тот момент магистр армии во Фракии напоминал секретарю быка, что решил разбежаться, выставляя рога вперед. Велизарий без труда избежал новой атаки и ударом в корпус вновь отправил противника лежать.

– Пётр, грязный ты свинопас! – еле слышно пролепетал поверженный. Голос его словно звучал трезвее.