– Братья и сестры во Христе, оглянитесь. Кого вы видите? Покупателей? Продавцов? В первую очередь мы все божьи дети и равны перед Ним, – разнеслось по округе.

Подобное нерядовое событие сразу заинтересовало граждан, многие из которых приходили на рыночную площадь по привычке.

– Закидаем тухлыми яблоками? – за неимением помидоров в этой части света предложил кудрявый мальчишка лет девяти в дырявой рубахе на вырост.

– Делать нечего, – ответил ему его малолетний приятель по шалостям, а затем выхватил с ближайшего прилавка инжир, пока продавец отвлёкся на странного незнакомца, и с хохотом поспешил в закоулок, не разбирая дороги.

Трое выкатились из конторы наружу, щурясь от света.

– Зуб даю, их Борсимес-глиномес поднялся на нечестных делах, – возмущался Нумерий, пересчитывая деньги. – Подумаешь, подвеска-подражание, мало дали.

Кесарий лишь развёл руками и подумал про себя:

«Спасибо, что её вообще выкупили, болван. Видно же – подкрашенный сплав меди. Зачем так ломить…»

– Отметим удачную сделку? – Нумерий протянул Кесарию оплату за оказанную услугу, и тот сразу спрятал её в потайной карман своей любимой наплечной сумы. – Пару медяков пропить не грех.

– Благодарю, но некогда. – Он гадал, какой прок его нанимателю продолжать с ним общение и боялся, что его попытаются втянуть в сомнительные схемы. А ведь деньги, пусть не такие большие, достались легко.

– О, неужели настолько заняты? – Тыканье сменилось лебезящей уважительностью.

Кесарий тут же недобрым словом припомнил Плиния Младшего, что ввёл моду на выканье. А вывести теперь никто не в состоянии.

– Сейчас собираюсь послушать проповедь, – резво сообразил он, заметив собравшуюся вокруг оратора человек тридцать.

Набожным молодой мужчина не был, но искренне верил в высшие силы, хотя ещё в детстве жизненные обстоятельства заставили его усомниться в словах взрослых о милостивом Господе. Если на всё воля божья, то с какой целью тот позволил его родителям умереть молодыми? Именно последние пару недель Кесарий часто задумывался, а где бы он был сейчас, если бы не та трагедия. А ещё не мог отделаться от мысли о существовании для него особого предназначения, пускай и незначительного.

– Понял-принял! – Нумерий бойко откланялся и в сопровождении помощника удалился восвояси.

Уроженец Прокопии молча помахал им и влился в толпу. Проповедник же заметно радовался каждому новому слушателю. Это придавало ему уверенности, делало голос звонче.

– Мы живем по странному календарю, – продолжалась речь. – Только подумайте: первый год нашего летоисчисления – год восшествия на престол Диоклетиана, тирана-самодура. Нешто приходилось христианам переживать худшие гонения, чем при нём? Мы запамятовали о десятилетии унижений для тех, кто тогда только начал открыто нести истину. Их ждали клетки, казни и цепи. Никто до него не обязывал всё население поголовно справлять языческие обряды и делать жертвоприношения. Слава же Константину, понеже принял он нашего Спасителя, пусть и в арианской трактовке! В арианской. Я, Дионисий Малисфен, говорю вам: надо принимать горькую правду, ибо ложь плетется дьявольскими силами.

– Календарь? Дионисий? Что-то знакомое, – пробубнил Прокопийский.

Неосознанно его потянуло подойти поближе, и в процессе он случайно наступил пожилой женщине на ногу.

– Простите великодушно, – последовали извинения.

Но не только он желал оказаться у «сцены». Сквозь плотное скопление зевак к подиуму пробивались двое стражей, ответственных за порядок на данном участке. У одного на глазу красовалась повязка. А второй был примечателен густыми волосами, что торчали иглами ежа. У каждого на левом плече красовался повязка из синей ткани.