Юля взяла холодный, неудобный осколок. Он плохо отражал в тусклом свете. Но достаточно. Она поднесла его к лицу, заставив себя смотреть не на свои запавшие от усталости глаза, а на… мышцы. На кожу вокруг импланта «Дельта» на левом виске.

Она увидела. Едва заметное. Почти невидимое. Но оно было. Микроскопическое подрагивание кожи. Ритмичное. Не связанное с пульсом. Как будто… под кожей вибрировал крошечный моторчик. Или что-то внутри импланта, чего там быть не должно, посылало пробные импульсы в прилегающие ткани.

«О, Боже…» – выдохнула она, роняя осколок. Он звякнул о бетонный пол, звук эхом прокатился по бункеру.

Рой поднял обломок. Посмотрел на свое отражение. На свой старый имплант «Дельта» на правом виске. Задержал дыхание. Сосредоточился. Да. Там. То же самое. Крошечная, нечеловечески регулярная пульсация. Не его. Не его тела.

«Ранние симптомы, – прошептала Юля, ее медицинский мозг, несмотря на панику, автоматически ставил диагноз. – Миоклонические подергивания. Нецелевая микромоторика. Навязчивые мысли технического характера…» Она подняла на Роя глаза, полные чистого, немого ужаса. «Мы… заражены. „Паразит“. Он уже в нас.»

Слова повисли в воздухе, как ядовитый газ. Внешний враг – Монумент, «АйСистемс», Проводники – был чудовищен. Но это было там. Теперь враг был здесь. Внутри. В самом святилище их разума. В последнем убежище.

Рой отшвырнул обломок металла. Он ударился о серверную стойку с глухим лязгом. Его лицо исказила гримаса ярости и отвращения – к себе, к ситуации, к невидимому захватчику. «Проклятье!» – его голос сорвался на крик, эхом отразившийся от стен. – «Как?! Когда?!» Он схватился за голову, его пальцы впились в волосы. «На крыше? В переулке? В этой чертовой клинике?! Или…» – его взгляд дико метнулся на Юлю, – «…или он сидел в „Омеге“ все время, просто ждал своего часа? Ждал, пока мы достаточно полезны или достаточно близко к ядру?»

Юля не знала. Знание врага не спасало. Протоколы оказались бессильны. Теперь они были не просто охотниками. Они были носителями. Инкубаторами той самой чумы, с которой боролись. Борьба стала войной на два фронта, и второй фронт проходил по нейронным путям их собственного мозга.

Она почувствовала, как ноги подкашиваются, как волна паники и бессилия готова накрыть с головой. Она прислонилась к холодной стойке, закрыв глаза. Перед веками встали пустые глаза Лены, механические движения Келлера, синхронный шаг охранников… Такой же, как скоро буду я?

Вдруг она почувствовала тепло. Грубое, неожиданное. Рой стоял перед ней. Он не обнимал ее. Не пытался утешить словами, которых не было. Он просто… взял ее руку. Его пальцы – длинные, нервные, обычно порхавшие по клавиатурам – обхватили ее ладонь. Крепко. Почти до боли. Его рука была горячей и… дрожала. Не от страха. От сдерживаемой ярости. От усилия не поддаться панике. От усилия быть здесь.

Это был жест. Жест солидарности. Последнего союзника в осажденной крепости. Жест, говорящий: Ты не одна. Я тоже здесь. Вместе в этом аду.

Юля не отдернула руку. Напротив, ее пальцы сжались в ответ. Холод отчаяния внутри на мгновение отступил перед этим грубым, неловким, но человеческим теплом. Их взгляды встретились. Никаких слов. Никаких уверений. Только общий, неподдельный ужас. И общая, хрупкая решимость не сдаваться. Не сейчас. Не пока они дышат и чувствуют.

Рой не отпускал ее руку. Дольше, чем требовалось для простого жеста поддержки. Дольше, чем было «нужно». Его взгляд, обычно такой острый и насмешливый, был теперь открытым – в нем читалась та же потерянность, та же потребность в якоре, что и у нее. Эта вынужденная близость в подземной могиле перешла грань. Теперь они были связаны не только общей угрозой снаружи, но и общим врагом внутри. Эта связь была страшной, отравленной, но она была единственной реальностью в рушащемся мире.