Приманчив дружбы взор лукавый,
Но ах! как тень вослед
Она за счастием, за славой,
И прочь от хилых бед.
Любовь… любовь славна игрою;
Отрава сладких слов:
Незрима в мире: лишь порою
Живёт у голубков.
Но, друг, ты робостью стыдливой
Свой нежный пол открыл…
– И очи странник торопливо,
Краснея, опустил.
Краса сквозь легкий проникает
Стыдливости покров;
Так утро тихое сияет
Сквозь завес облаков.
Трепещут перси; взор склоненный;
Как роза, цвет ланит…
И деву-прелесть изумленный
Отшельник в госте зрит.
– Простишь ли, старец, дерзновенье,
Что робкою стопой
Вошла в твое уединенье,
Где бог один с тобой?
Любовь надежд моих губитель,
Моих виновник бед;
Ищу покоя, но мучитель
Тоска за мною вслед.
Отец мой знатностию, славой
И пышностью гремел;
Я дней его была забавой;
Он все во мне имел.
И рыцари стеклись толпою:
Мне предлагали в дар
Те – чистый, сходный с их душою,
А те – притворный жар.
И каждый лестью вероломной
Привлечь меня мечтал…
Но в их толпе Эдвин был скромный;
Эдвин, любя, молчал.
Ему с смиренной нищетою
Судьба одно дала:
Пленять высокою душою;
И та – моей была!
Роса на розе, цвет душистый
Фиалки полевой
Едва сравниться могут с чистой
Эдвиновой душой.
Но цвет с небесною росою
Живут один лишь миг:
Он одарен был их красою,
Я – легкостию их.
Я гордой, хладною казалась;
Но мил он втайне был;
Увы! Любя, я восхищалась,
Когда он слезы лил.
Несчастный!.. Он не снес презренья;
В пустыню он помчал
Свою любовь, свои мученья —
И там в слезах увял.
Но я виновна; мне страданье;
Мне увядать в слезах,
Мне будь пустыня та изгнанье,
Где скрыт Эдвинов прах.
Над тихою его могилой
Конец свой встречу я,
И приношеньем тени милой
Пусть будет жизнь моя!
– Мальвина! – старец восклицает,
И пал к ее ногам…
О, чудо! Их Эдвин лобзает;
Эдвин пред нею сам.
– Друг незабвенный, друг единый!
Опять навек я твой!
Полна душа моя Мальвиной —
И здесь дышал тобой.
Забудь о прошлом; нет разлуки;
Сам бог вещает нам:
Все в жизни радости и муки,
Отныне – пополам.
Ах! будь и самый час кончины
Для двух сердец один:
Пусть с милой жизнию Мальвины
Угаснет и Эдвин.
{Перевод В. А. Жуковского.}
Пока мы читали эту балладу, София, казалось, порхала в эфире, мешая нежность с одобрением. Но вскоре наше спокойствие было нарушено выстрелом из ружья, раздавшимся совсем рядом с нами, и сразу же после этого мы увидели, как мужчина перелезает через изгородь, чтобы забрать убитую им дичь. Этот спортсмен был капелланом сквайра, который подстрелил одного из чёрных дроздов, так приятно развлекавших нас. Такой громкий звук, раздавшийся так близко, испугал моих дочерей, и я заметила, что София в испуге бросилась в объятия мистера Берчелла, ища защиты. Джентльмен подошёл и попросил прощения за то, что побеспокоил нас, заявив, что не знал о нашем присутствии. Поэтому он присел рядом с моей младшей дочерью и, как настоящий спортсмен, предложил ей мясо, которое он убил в то утро. Она собиралась отказаться, но взгляд матери, брошенный на неё украдкой, тут же заставил её исправить эту оплошность и принять его подарок, хотя и с некоторой напускной неохотой. Моя жена, как обычно, шёпотом выразила свою гордость, заметив, что Софи совершенно покорила священника так же, как её сестра – сквайра. Я подозревал, однако, что с большей вероятностью, её привязанность была направлена на другой объект. Миссия священника состояла в том, чтобы сообщить нам, что мистер Торнхилл приготовил музыку и прохладительные напитки и намеревался в тот вечер дать молодым леди бал при свете Луны на лужайке перед нашей дверью.
– Я даже не стану скрывать, – продолжил он, – что мне невероятно приятно первым донести до вас эту весточку, поскольку искренне надеюсь, что в качестве награды я буду удостоен руки мисс Софи в качестве партнера. На это моя девушка ответила, что у неё не было бы возражений, если бы она могла сделать это с честью и по справедливости.