Старый мост через Козлиную реку тоже не по нутру был миссис Гурни. Приходить к нему, покуда на Пустошах Орлиного Озера творится бесовщина – дело худое. Вдобавок, после пропажи старины Рассета, тутошний фонарь продолжал гореть и по сей час. Огонь его не затухал ни днем, ни ночью. Не иначе, как фейри зловредные шалят, ух! Ни за что по доброй воле миссис Гурни сюда не сунулась, кабы не дело привычки. А привычкам она верна.

Заступила женщина на деревянные доски, облизала пересохшие губы и мотивчик спасительный, скрытый народец отпугивать должный, насвистывать айда! Идет себе, посвистывает, и тут, оп, встала как вкопанная. Мерещится, верно, кто-то чужой передразнивает ее. Постояла, послушала-послушала, да окромя ударов собственного сердца и плеска воды ничего не услыхивала. «Чудится, небось», – решила миссис Гурни. Сделала пару шагов и вновь замерла: а может, и не чудится. Свистит кто-то, этак тихонько, будто прямо под ногами. Головой своей, что капустный кочан, повертела женщина – влево, вправо – никого. Повела зябко плечами, э нет, так дело не пойдет. Опустила миссис Гурни корзинку, яку несла, на мостки скрипучие, открыла крышку плетеную, выудила мешок холщовый. Вздохнула. Неприятно, а надо. Подошла к перилам. Перекинула, через них мешок. Едва выпустить поспела, как нечто с силой боднуло ее под зад! Плеск женщина уж и не расслышала.

– Ай, ай, ай!

Завопила миссис Гурни. Перекатывается на спине, яко черепаха опрокинутая, а встать никак не могет. Не весть сколько бы лежала и дрыгалась, коль над самым ухом со страшащей ясностью не прозвучало сварливое:

– Вставай, хорош уж прибедняться, ка́лех85.

Тут-то женщина вмиг подскочила! И, что есть духу, припустилась бежать, как можно дальше от места сего худого! У миссис Гурни имелось уйма талантов. Но углядеть в обратном мире фейри, ежели те того не желали, – она не могла.

Баггейн стояла на мосту, смотря женщине вслед. Ишь, как драпанула! Да на таких-то коротких культяпках! Любо-дорого глядеть! Покончив с любованием, оборотень свесила морду с мостка. Внизу воровато замаячило морковное темечко, повернулось – конопатое лицо Людвига озарилось лучезарной улыбкой. Молодец показательно поднял большой палец вверх – успех. Юшка оскалилась и смачно плюнула. Увернулся. Жаль.

Фейри спустилась к реке. Из камышей ей на встречу выползли – гордые до нельзя – причины мнимой седины. Пыля любовно прижимала холщовый мешок к груди. МакНулли проворно сматывал простыню, насвистывая незатейливый мотивчик. Вид сей полоумной парочки вызывал у Юшки диковинную смесь раздражения, усталости, глухой злости, жалости, отголосков давно утраченной нежности и отчаянного желания разорвать обоих на мелкие кусочки. Присела травница на корточки и развязала горловину мешка. Баггейн деловито сунула внутрь морду. Попискивая, оборотня тотчас лизнули в нос. Юшка дернула ушами. Фейри, хрен знает, сколько минуло, и вот, чем спрашивается, она занимается? Прознает кто – подымет на смех!

↟ ↟ ↟

По-настоящему страшные вещи случаются не в темных чащах с голодными зверьми, а в маленьких домиках с тюлевыми занавесками. По-настоящему страшные вещи порой делают по-настоящему нестрашные люди. И самое страшное, что эти нестрашные люди отнюдь не считают, будто они творят страшные вещи. Для некоторых ужасы так же привычны, что солнце, которое встает по утрам. И как с такими быть?

В закоулках Сент-Кони каждая собака и кошка знавала Пылину пружинистую походку. От девушки, что завсегда пахла хлебом свежим и водой лавандовой, не укроешься ни в подвальных щелях, ни в чердачных оконцах. Не спасали ни лай грозный, ни когти острые. Не ведала доброта травницы пощады. Оставалось смириться и принять.