Когда шум торжища за спиной стих, травница с горечью призналась:
– Знаешь, я очень стараюсь, но не всегда понимаю людей.
МакНулли задумчиво прикусил загубник88 трубки. Клубы дыма взмывали вверх, вились над макушкой, облекая ее сродни странному туману. Горький дым впитывался в волосы и одежду. Горький вкус сводил язык и горло. Даже кончики пальцев и те горчили. Людвиг не курил фруктово-табачных смесей и не вдыхал сладостный аромат. Ему мнилось, ежели ты саморазрушаешься, то странно получать от сего действа удовольствие. Разрушение должно нести привкус горечи. И сожаления.
– Юшка как-то мне обмолвилась, мол, не обязательно людей понимать. Достаточно их принимать. Или не принимать. На твое усмотрение. Хм, она баяла что-то и про тараканов, но суть я, вроде, уловил.
– Ни хрена ты, шипс, не уловил, – фыркнула баггейн, вынырнув откуда-то сбоку. Была она, как на иголках: уши прижаты, шерсть топорщится, напряженно втягивают ноздри воздух. Искоса посматривала оборотень на мелькающих то тут, то там случайных прохожих, силясь свыкнуться с ощущением чужого присутствия рядом с собой. От людей Юшке всегда делалось мутно. – Та кют простая бабища с загонами. Толстая, как слой навоза, а толку вдвое меньше. Нечего тут силиться понять.
– Юша, ну нельзя же так о людях! – неожиданно вступилась за твердолобую сельчанку Пыля. – Я уверена, миссис Гурни вовсе недурной человек. Просто недалекий. И она очень много хорошего делает во благо деревни!
– Она делает не во благо деревни, а во благо себя любимой, – цинично парировала фейри. – Как и все люди. Всегда. Однако, ничего не имею против здорового себялюбия. Оно, по крайней мере, честное.
– Ну знаешь…
– Ааа, в жопу! Ничего не знаю и знать не хочу! Зрю в людях я токо плохое. Точка. Да и не верю тому, кто без демонов. А ты, сярун конопатый, даже не смей!
– Я же ничего не сказал!
– Но собирался! – Юшка протиснулась меж Людвигом и Пылей, исхитрившись пакостно растолкать обоих, что те едва удержались на ногах. – Приперлись. Пора кончать с вашей благодетельностью, покуда вы, выпоротки, еще чаво доброго не удумали. И меня не втянули.
Глава 11. Миссис Странная
По крошкам, по крошкам. Все собиралось по крошкам. По глиняным черепкам кувшина, что случайно уронила кошка. В ту весну, когда казалось, все еще можно. Не воротить былое. Не воротить память минувших лет и зим. Да и надо? Она уже не помнит ни имен, ни лиц. Лица стерлись, словно фрески со стен заброшенного храма. Поди, пойми, на чем по сей день держатся его развалины: на корнях, проросших деревьев или святости духа?
Честна́я компания остановилась напротив самого крайнего обшарпанного, но вполне себе добротного домишки, почти целиком заросшего ползучим плющом, что чаялось, верно то и не дом вовсе, а здоровенный куст. На крыше, грозно поскрипывая ржавыми болтами, вертелся флюгер с химерой. Бойко разбавлял он стройные ряды деревенских петушков, добавляя повода для пересудов. Но хозяйке сего жилища на то было глубоко плевать.
Пыля побарабанила в дверь. Куски потресканной масляной краски цвета переспелой сливы, яичной скорлупкой осыпались к ногам. На стук отозвались яростным лаем, мяуканьем и даже кряканьем. Людвиг усомнился, не в амбар ли они ненароком наведались? Не успела дверь распахнуться, как травница с фейри диво слаженно отскочили в разные стороны, а заставшего врасплох МакНулли торовато окатили из бадьи смердящей чесноком водой с картофельными очистками.