Сент-Кони населяли самые сытые и лощеные дворняжки во всем Схене. Всех беспризорных тварей Пыля подкармливала, расчесывала, вытаскивала из ушей репей и посыпала порошком от блох. Как-то пару лет назад, особо лютой и голодной зимой, одного мальчонку задрала свора бродячих собак. Их потом неделю ходили, отстреливали по всем хуторам, а щенков и у домашних сук топили не глядя. Струхнули, что сказать. Бестолку Пыля тогда обливалась горючими слезами да горестно руки заламывала. Поровну жалость ее съедала и за тех, и за этих. Середину чаяла сыскать, ту золотую, где не пришлось бы человеку познать смерть жуткую от клыков терзающих. А зверю – от пули в черепе иль воды колодезной. Покуда голову ломала, пришла весна на редкость дружная, теплая, а с нею и ответ спасительный.

Из соседнего села коновал пожаловал. До начала летнего выгула скота на пастбище холощение86 бычков откормочных провести созвали. Ох, и чудной тот выискался! Шевелился, яко сонная муха, потирая свою козлиную бородку. А уж тоненький-претоненький какой был, ух! Похожий на иголку с ниткой. Куда там коня, ему бы ягненка завалить! И то силенок навряд ли хватит. Да выбирать не приходилось. Травница тоже подсуетилась. Сивуня креп ни по дням, а по часам. Так-то он смирной, но как вожжа под хвост ударит иль кровь кой-куда прильет, по каким кустам, потом прятаться, а? То-то. Пыли такие радости ни к чему. Покуда быка лишали «ненужного», чуть коновала не лишили жизни. Едва Сивуня не прибил. Случайно. Хвостом. Как махнул! Мужик в полет и в отключке. Покамест девушка лекаря скотского в чувства приводила, вопрос в ней животрепещущий зародился. А можно ли того и этого с тварью поменьше сотворить? Ну, скажем, собакой аль кошкой? Недобитый коновал пожал плечами, мол, промахнуться чай проще, чем у рогатой скотины, но чтоб нет? Вот тут-то и началась потеха на радость всей деревне! То Пыля носилась за животиной, то животина, праведно мстя, гоняла Пылю. Переловили, почитай, всех окрестных кобелей. С котами похуже было. Те на дерево, на крышу, но травница и туда добралась. Кого смогла из деревенских и хуторских уговорила на холощения цепных кобелей. Не все, знамо дело, добро дали. Считали, дескать, жестоко это. У твари ведь потребность есть. Ну и как она без, а? Мужики, при этом оправдываясь, неловко поправляли килты. Ни дать, ни взять, воспринимали сие предложение как покушение на хозяйство собственное! Девушка никогда не настаивала. Родно улыбалась, но хмурила брови. Жестоко? А расплодившаяся по недосмотру голодная собачья свора, разносящаяся хвори и кидающаяся на одиноких прохожих – не жестоко? А топить год за годом слепых кутят? Это ли милосердие? Не было ей ответа.

– Миссис Гурни тоже добро не дала. Знамо дело. Она все новое воспринимает в штыки. Боязно ей. Что люди скажут? Ох. А у них-то две собаки, как на зло, кобель и сука. Марта сторожевая. Злющая такая! Ну, дом сторожить самое то. А Лир – пастуший пес. Мистер Гурни – пастух. Все лето проводит в горах на пастбищах. Мнится мне, от жены подальше. У миссис Гурни, знаешь, какой характер тяжелый? Бррр! Они мне все твердили, мол, эдакие «непотребства», чего доброго, могут попортить Лиру пастушье чутье! Интересно как? Что он там с этими овцами вытворяет? Я думала, пастушья собака их сторожит и загоняет в стадо, а не… Кхм. В общем, от Марты с Лиром каждый год помет. А миссис Гурни, по старой доброй памяти, концы в воду.

Они почти прошли деревню насквозь. Людвиг всю дорогу курил трубку и непривычно помалкивал. Тонкие солнечные нити проглядывали сквозь тучевое решето. На деревенской площади устроили выходное торжище. Тесно, не протолкнуться, приходилось протискиваться меж лавок и лотков купецких. Пыля поднимала высоко над головой корзину с кутятами, боясь, чтоб ту ненароком не придавило в толпе. Много на том торжище всего на радость и продажу было. Тут тебе и гилли