Принюхалась Юшка, оскалилась, а затем, усмехнувшись едко, обратилась к молодцу:

– Рыжий, те годков сколько минуло?

– Зимой двадцать шесть будет.

– Не будет.

– Юша! Кончай гостей стращать!

– Кончай пытаться их травить! И положь белладонну на место, бестолочи ты кусок!

– Белладонну? – девушка развернула мешочек и задумчиво перетерла меж пальцев сухой листок. – Оплошала, я думала, то чабрец.

– Не думай. Ты не умеешь. И у тебя там всё подписано! Собственной, гала, рукой!

– Хорошо тебе с нюхом звериным! – посетовала Пыля, на сей раз вчитываясь в надписи. – Мне бы такой.

– Тебе не нюх, а ум нужен! Ума нет – считай, калека.

Утихомирилась травница кругу на надцатом. Число точное неизвестно, ибо Людвиг со счету сбился уж как пару часов назад. За время метаний девушки тот успел: выкурить трубку, внести в записи правки, засыпать фейри расспросами, получить пожелание сходить в плотскую пешую прогулку (на вопрос про сломанный рог к плотской пешей прогулке Людвига присоединились черти), намарать несколько набросков убранства мельницы и один – Юшкиного профиля.

Сгрузив на стол яства, запыхавшаяся Пыля уселась напротив молодца, подперла ладошкой разрумяненную щеку и с умилением принялась смотреть, как тот наворачивает брашно75. Курица в горшочке оказалась недожаренной и недосоленной. В скирли76, куда больше лука, чем геркулеса. Зато выпечка удалась на славу! Тут тебе и хлеб с пылу с жару – пышный, с нежной мякотью и хрустящей корочкой, обжигающий язык. И грибной пирог из лисичек, что навевают воспоминания о мшистом боре в предрассветный час. И плюшки с черникой, после которых долго-долго можно облизывать липкие от сладкого сока пальцы и смеяться над синим языком соседа.

МакНулли чуть не лопнул. Пришлось даже расслаблять пояс. Все, что в него не влезало, любезно всасывал в себя бык. Отогнать скотину прочь удалось, когда стол опустел.

Едва Людвиг перестал молотить ложкой, травница набросилась на него с расспросами. Старушка мельница-колесуха наполнилась людским щебетом, как некогда та полнилась зерном. Людвиг с Пылей, ни больше ни меньше, печально разделенные в младенчестве брат с сестрой: цветом волос не сошлись, зато чертами характера и взглядом на мир – вполне! И оба почти не затыкались. После часа их трепа стала Юшка вспоминать лихорадочно, куда запрятала ружье трофейное. Молодец без продуха вещал про всяких гадостных фейри. Пуще того, ему хватало наглости с бесящей любезностью справляться у баггейна, верно ли он слово молвит. Пару раз даже схлопотал от оборотня под столом ногой в колено, но едва ли понял намека. Юшка намеревалась целиться выше.

Пыля – травница от бога, но от какого уточнить забыли – со своей стороны с огнем в глазах пересказывала свойства лечебных растений. Незадача в том, что девушка беспросветно путала их названия. Ей что подорожник, что крапива – все едино. Упаси МакНулли воспользоваться ее советами – околеет до первых петухов! Глядя на сию прекраснодушную картину, оборотню делалось тошно. Тепло чужое да жизнь рядом бурлящая причиняли ей почти плотскую боль. Пора внести ложку дегтя. Тварь она иль не тварь?

И задала Юшка вопрос, что выстрелил в упор, как из арбалета:

– Где ты пропил свою тень?

Повисла тишина, кую можно было резать ножом. Сердце Людвига заколотилось, аки бешеное, подначивая ноги сорваться в бег. Остатки в раз помутневшего от дурноты рассудка еле-еле их удерживали. Молодец обессилено облокотился о стену, прижав ватные руки к груди в жесте защитном, словно фейри его била. Она и била – своим вопросом и своим упрямым взглядом исподлобья, выворачивающим наизнанку и смотрящим прямо в твою суть. Людвиг посмотрел на баггейна затравленно, и, судя по его дикому виду, тому было легче откусить себе язык, чем вымолвить хоть слово. Токо губы дрожали в невеселой изломанной улыбке.