Первой отмерла Пыля. Она медленно глянула на потертый пол, где в скудном свете отражались одна рогатая тень, одна безрогая и одна никакая.

– О-о-о…

Чужой голос вывел МакНулли из оцепенения. Туман в голове и немота в теле рассеялись. Молодец с трудом сглотнул вязкий ком и все же выдавил из себя подобие улыбки:

– О, значит, ты заметила… Люди обычно не примечают.

– Люди слепы, глухи и с заложенными носами, а я не человек. Ну?

– Долгая история.

– И явно без счастливого конца.

Глаза у парня сделались непривычно темными и пустыми, будто копоть из печи прокралась и заполнила изнутри. Травница с сочувствием протянула руку Людвигу. На ощупь тот был ледяным.

– Юша, зачем ты так?

– За «надом». Уж и справиться нельзя.

– По-моему, не вежливо указывать на чужие, эм, недостатки. И к тому же в столь обличительном тоне!

– Сердечно простите! То есть упоминать твой…

– Не вежливо!!!

– Ладно, как хочешь, мохрех.

Юшка резко встала из-за стола. Содрогнулся Людвиг всем телом, уставившись на баггейна, точно впервой увидав. Лежачего не бьют, а добивают – жестокое правило жизни. Да не тех оборотень бьет и не с тем. Посему тщетно подавляемые, но ясно различимые боль и страх в чужих глазах были для нее унизительными.

– Не бери в голову, конопатый. Злобное я существо. Злобное и нерадушное. Ажно забей. Но коль решишь сызнова глупость неотвратимую свершить да жизнь свою по месту одному пустить: читай мелкий шрифт! Выпускник.

Развернулась фейри на пятках и вышла, громко дверью хлопнуть не поленившись.

«Ну хоть умолкли, – хмуро подумала Юшка. Во рту сделалось горько и сухо, подстать тлеющей внутри злости. – Отвергаете сами себя, маленькие недоноски. И куда вас это привело? В болото? В дремучий бор? Давно пора вырасти и скумекать: отрезать от себя куски и прятать их в коробок – идея дурная. Либо кровью истечешь, либо вырвется однажды то, что прятал, наружу. Оно всегда вырывается. И придет, тогда беда. Настоящая беда. А ты, дурак, делающий вид, что знать ничего не знаешь, и не будешь к ней готов. Сожрет она тебя. Вот и весь сказ».

Обманчиво медленно поднимался туман с реки. Лес уж стоял в нем по колено, не поспеешь оглянуться, как затянет все вокруг. Холодало. Небо, налившееся свинцом, тщилось слиться с угольными верхушками деревьев. На их зубчатой границе то тут, то там мелькали галочки птиц. Безмолвие и шум воды. Призрачную тишину нарушало, лишь кваканье лягушек, Юшкино неровное дыхание и шелест листвы под ногами.

Оборотню нестерпимо хотелось выбраться из собственной шкуры, которая резко перестала быть ей впору. Она не сожалела о том, что ее жизнь полетела к чертям – скорее, ей было жаль, что от жизни вообще что-то осталось.

– Вы все маленькие дети, заблудившиеся в темном лесу. Лучше бы вас съел большой злой волк.

Юшка глухо рассмеялась и направилась к запруде, покуда ту не поглотил туман. Она шла орать на бобров.

↟ ↟ ↟

Спит куница под коньком. Спит девица под окном. Спят бобры по хаткам. Токо молодец не спит. Токо молодец глядит. Он несет дозор. Тьма ему в ответ поглощает свет. Сон все не идет, голова кругом. В ней вопросы, что шмели, все жужжат внутри.

Могет ли Юшка перекинуться во сне? А удобно ли ей спать спине? А рога не мешают? А хвост отвлекает? Тепла ли козья шкура, чтоб ее на полу не продуло?

Пялил Людвиг слипающиеся от усталости зеницы на дремавшую у очага баггейна. Блики затухающих углей отражались в рогах и тухли в матовой шерсти зверя. Жесткий гребень щетины на холке вздымался в такт ровному дыханию. Коза, надо признать, вышла из фейри потешная: будто кто в злую шутку натянул козлиную шкуру на волка матерого. И как оно так? Вопросы и не думали кончаться.