Его тело было чужим. Мир был чужим. И в этой отчужденности, в этой предельной точке бессилия, родилось нечто новое. Холодное, чистое и твердое, как алмаз.
Если он не мог контролировать мир, он мог контролировать то, что внутри.
Он закрыл глаза, отделяя себя от криков сирен, которые начинали пробиваться сквозь тишину, от запахов, от липкой жидкости на лице. Все это было внешним. Все это было тем, что с нимслучилось. А то, что было внутри, только начиналось.
Единственное, что у меня осталось, – это то, как я решу об этом думать.
Глава 4
Офис страховой компании «Гарант» был царством приглушенных звуков. Приглушенный стук печатных машинок, похожий на отдаленный рокот дождя. Приглушенное шуршание бумаг, перекладываемых из одной стопки в другую. Приглушенные голоса, доносившиеся из-за стеклянных перегородок, будто из аквариума. Даже дневной свет, проходя сквозь широкие жалюзи, терял свою яркость и ложился на линолеум покорными полосами. Это было место, где катастрофы, пожары и смерти превращались в аккуратные колонки цифр и стандартизированные параграфы юридического текста. Место, где хаос превращался в порядок.
Кабинет Артура был самым тихим местом в этом царстве. Небольшая комната с металлическим столом, двумя стульями для посетителей и шкафом, забитым одинаковыми серыми папками. Каждая папка – чужая беда, сведенная к номеру дела. Артур сидел за столом, его ручка с ровным нажимом скользила по бумаге. Он завершал отчет по делу семьи Тернер. Слова, которые он выбирал, были точными и безжизненными, как инструменты хирурга. «Очаг возгорания… неисправность бытового прибора… оценочная стоимость ущерба… отсутствие признаков умышленного поджога…» Он не писал о запахе мокрой золы или о том, как лицо Сьюзан Тернер превратилось в мокрую, скомканную маску. Он переводил трагедию на единственный язык, который здесь понимали, – язык денег и ответственности.
Внезапно покой нарушил резкий, настойчивый треск телефона. Этот звук всегда был вторжением, предвестником новой истории, нового узла человеческих проблем, который нужно было либо распутать, либо разрубить. Артур снял трубку.
– Финч.
– Артур, это Лэнгли. Не отвлекаю?
Голос его начальника был громким и жизнерадостным, полным той напускной бодрости, которую Артур находил особенно утомительной. Лэнгли был человеком, который верил в силу позитивного мышления, крепких рукопожатий и дорогих костюмов. Он не понимал тишину Артура, но уважал его результаты.
– Я заканчиваю отчет по Кленовому Проезду.
– Отлично, отлично. Оставь его, есть кое-что поинтереснее. Свежее. Ты слышал про Франклина Вандермира?
Артур на мгновение замолчал, прокручивая имя в голове. Оно было знакомо. Не лицо, а бренд. «VanderMeer Living». Рекламные развороты в глянцевых журналах. Идеальные люди с идеальными улыбками в идеальных комнатах, наполненных вещами, чья единственная функция – быть дорогими и модными. Абажуры из цветного стекла, асимметричные кофейные столики, статуэтки из хрома и пластика, выглядевшие как артефакты неизвестной, но очень богатой цивилизации.
– Производитель вещей, – сказал Артур.
– Именно. Был производителем, – поправил Лэнгли, и в его голосе прозвучали нотки профессионального азарта. – Он умер вчера вечером. У себя дома, в Пионер-Ридж.
Пионер-Ридж. Еще одно знаковое название. Элитный поселок в горах, куда обычным людям не было дороги. Место, куда успешные люди уезжали от мира, чтобы смотреть на него сверху вниз.
– Несчастный случай? – спросил Артур.
– Ну, официально – да. Упал с лестницы, сердечный приступ. Старику было под семьдесят. Местный шериф, друг семьи, быстро все закрыл. Все прилично, тихо, без скандала. Проблема в том, Артур, что этот несчастный случай застрахован у нас на очень, очень крупную сумму. Слишком крупную, чтобы просто поверить в то, что старик неловко споткнулся.