«Горная сосна» не была частью Пионер-Ридж. Она была его преддверием, своего рода карантинной зоной, расположенной на самой границе поселка. Длинное одноэтажное здание из выцветшего дерева, с вывеской, на которой одинокая сосна выглядела усталой и облезлой. Мотель обслуживал тех, кто был здесь по необходимости, а не по праву: коммивояжеров, строителей, заблудившихся туристов и, изредка, людей вроде Артура.

Женщина за стойкой регистрации подняла на него взгляд от кроссворда. Ее лицо было сетью морщин, а в глазах застыла скука, накопленная десятилетиями наблюдения за одними и теми же заснеженными пейзажами. Артур не сказал ничего лишнего. Просто попросил номер на одну ночь. Может быть, на две. Он расплатился наличными. Женщина протянула ему тяжелый латунный ключ с брелоком в виде сосновой шишки, не проявив ни малейшего любопытства. Для нее он был просто еще одним безымянным призраком, проезжающим мимо.

Номер был под номером семь. Дверь открылась с неохотным скрипом. Внутри пахло слабым раствором хлорки и чем-то старым, пыльным, как забытый чердак. Комната была продолжением женщины за стойкой – такой же уставшей и безразличной. Все в ней было сделано из темного, поцарапанного дерева. Две кровати, застеленные тонкими одеялами горчичного цвета с выжженными сигаретами дырками. Стол с прикрученной к нему лампой. Стул. На стене висела выцветшая фотография горного озера, напечатанная с таким низким разрешением, что казалась абстрактной картиной из синих и зеленых пятен. Ковровое покрытие, некогда, видимо, бывшее бордовым, теперь приобрело неопределенный бурый оттенок.

Это было идеальное место.

Артур поставил свой чемодан на пол. Этот номер был антитезой тому миру, в который ему предстояло войти. В нем не было ни капли претензии. Вещи здесь были просто вещами. Старыми, изношенными, лишенными всякой символической нагрузки. Кровать была здесь, чтобы спать. Стул – чтобы сидеть. Лампа – чтобы светить. Эта убогая, честная функциональность была ему близка. Она была похожа на его собственную квартиру, на его собственную жизнь.

Он расстегнул чемодан и начал раскладывать свои немногочисленные пожитки. Это был его ритуал, его способ создать островок порядка в любом, даже самом хаотичном месте. Он повесил свой второй костюм на хлипкую проволочную вешалку в небольшом стенном шкафу. Положил две свернутые рубашки и белье на полку. Свитер оставил на стуле. На стол у окна он поставил свои туалетные принадлежности: зубную щетку, бритву, кусок простого мыла. И рядом, в самом центре, положил старую книгу без обложки.

Теперь это была его комната. Его база. Его якорь.

Он подошел к окну. Оно выходило на задний двор, где под слоем снега угадывались очертания пустых мусорных баков. За ними начинался густой, темный лес. Между мотелем и лесом кто-то натянул веревку для белья, и теперь на ней висели длинные, ровные сосульки, похожие на стеклянные зубы. Вид был унылым и меланхоличным. Никаких величественных панорам, никаких дорогих особняков. Только задворки, изнанка мира.

Артур смотрел на эти сосульки, на грязный снег, на темную стену леса. Этот вид не пытался ему понравиться. Он ничего не требовал. Он просто был.

За стеной кто-то включил телевизор. Доносился приглушенный, неразборчивый гул голосов. Где-то далеко на дороге проехала машина. Мотель «Горная сосна» жил своей тихой, неприметной жизнью.

Артур знал, что через час он сядет в свою машину и поедет вверх по склону, в мир глянца, лжи и скрытой боли. Он войдет в дом, где каждая вещь кричит о своем статусе, а каждый человек носит маску. Он будет дышать их отравленным воздухом, слушать их выверенные речи, смотреть в их испуганные, невротичные глаза.