— Па-па.

Одно слово — как резкий хук справа, оглушает, впечатываясь в черепную коробку, проникая в мозг, во все нейроны.

Катастрофически мало воздуха, рывком дергаю рубашку на груди, вырывая пуговицы. Если мгновения назад еще были сомнения: подписывать листы или нет, торговаться до последнего, даже — если идти по краю, то теперь я обезоружен полностью. Не знаю, кто этот чертов урод, но бьет он точечно и всегда прямо в цель.

— Только тронь ее, — хриплю, Дамир делает шаг ко мне, но я отмахиваюсь: все нормально, все обязательно будет, мать его, нормально, только не трогайте меня. Мне бы пережить это чувство наедине с собой, но нет времени, даже чтобы отдышаться.

— Документы подпиши, Арслан, передай их. И без фокусов.

Внезапная тишина в трубке, мир вокруг вообще кажется онемевшим. Я встряхиваю головой, заставляя все снова вернуться на круги своя. Перевожу тяжелый взгляд на Дамира.

Хочется сорвать на нем. На нем — потому что нет никого ближе сейчас, на нем — потому что стоит с покерфейсом, с вытянутыми в тонкую линию губами. Ему-то, млять, что, это не его ребенок, не его шантажируют, можно и бровью не вести.

А может — он сам причастен?

Я готов сейчас подозревать любого, во мне полностью отключен разум, я эти минуты на адреналине, как на чистом топливе — разрушительная энергия беспомощности и гнева.

— Даже не думай, — качает Дамир, прежде чем я успеваю сорваться, — выкинь эту хрень из головы.

— Точно? — наступаю я, — а может, мне стоит тебя тряхнуть как следует?

— Тряхни, — кивает он, откровенно злясь, — и что изменится? Легче не станет, я не крыса и не шакал.

Его слова неожиданно отрезвляют, я лишаюсь начисто запала бить ему рожу. Одномоментно, как провода перерезали.

— Подпишешь? — подбородком указывает на документы, я молчу. Тогда Дамир подходит, берет их со стола, читает быстро. Я вижу тень, бегущую по его лицу, видимо, нужный пункт он заметил раньше, чем я.

— Нет, — он смотрит на меня, — это подстава. Тебе голову отрежут.

Я зло хмыкаю:

— А ты думаешь, у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда, пока ты жив, Арслан.

Я закрываю глаза, прижимаю к векам подушечки пальцев. В висках пульсирует головная боль, кажется, что от давления, разрывающего мой мозг на части, глаза выкатятся из глазниц.

— Твое дело — следы, — говорю я уставшим голосом, — принимать окончательные решения буду только я.

Мне нужно на воздух.

Я спускаюсь вниз, выхожу из здания на задний двор, достаю сигареты и закуриваю. Тяну жадно, доходя до фильтра в три затяжки, но от сигарет к головной боли добавляется еще несколько пунктов. Я для себя решил уже — документы подпишу. Пока они не всплыли, есть шанс провернуть все очень быстро. До страхового случая есть какое-то время, несколько дней как минимум, я все успею.

Тяжело раскладывать все по полкам, когда в мозгу засело одно-единственное «папа». Карина же без мужика жила, по крайней мере следов его найти не удалось, — точно так же, как и того урода, что вытравливает мне душу звонками. Кажется, что два плюс два сходится, а на деле ни черта. Ибо — не стала бы Карина дочкой рисковать, ради чего? Добровольно бы не пошла точно, а если знает и молчит, тем хуже ей. Я до правды докопаюсь в любом случае, а вот ей голову сверну однажды. Первое предательство я не забыл, второго не будет.

Гадство… Карина.

Снова лезет в мысли, я чувствую ее фантомный запах, которого рядом просто быть не может — я пропах насквозь сигаретным дымом и больше ничем. Это помешательство какое-то, дурной сон, только проснусь ли я из него когда-то? Черт его знает.

Тушу дотлевший до фильтра окурок о уличную пепельницу, возвращаюсь обратно. Дамир разговаривает с кем-то по-татарски, я слышу родную речь, но в суть слов вникнуть не успел. Говорят, твой язык это тот, на котором ты думаешь, так вот я давно уже думаю на русском, еще с тех пор, как перестал проводить все летние каникулы у бабушки в Татарстане.