А мать закрывала лицо руками, я видел, как мерцают ее глаза, смотревшие на меня сквозь пальцы. Но она так и не сдвинулась, чтобы меня защитить.

Тогда я поклялся — никто больше не сможет себя со мной так вести.
Я не буду слабым, не буду ни от кого зависеть. Я сам себе и воля, и сила. Диктовать мне условия никому не позволено — по крайней мере было так до тех пор, пока мне не позвонили с неизвестного, чтобы сказать о дочери.

Моя ахиллесова пята, Карина, дрянь, которая сейчас заставляет меня вывернуться шкурой наружу.

Верю ли я ей, что Лея моя дочь?

Скорее да, чем нет.
Я не верю ей во всем остальном.

С барабанящим сердцем поднимаюсь на ноги, Карина все еще стоит на четвереньках, задрав голову, и так смотрит на меня, черт…

Как не должна.

Я не железный, в конце концов.

Наклоняюсь к ней, рывком поднимаю вверх, — она не весит ничего почти, легкая. Карина тянется ко мне, запрыгивает на руки, обвивает ногами, как лианами, — захочешь высвободиться из ее пут, не выйдет.

— Ты пожалеешь, — предупредительный в воздух, но она делает вид, что не слышит меня и тянется губами.

Я со стоном отвечаю на ее поцелуй, ощущаю вкус крови и соли. Мы зубами стукаемся, я ожесточенно тараню ее рот своим языком, заставляя Карину стонать.
До кровати шагов десять, я на автомате их прохожу, оставляя вместо следов дорожку из ставших уже ненужными вещей.

— Ну и пусть пожалею, — хрипло выдает она, а у меня башню сносит напрочь.


((( Продолжение горячей сцены в БОНУСЕ!)))

Все, что происходит между нами, навеки закрепится в моей памяти. Но сейчас я вынужден отпустить ее, ощущая холод в том месте, где наши тела касались друг друга.

— Я в душ, — говорю ей и ухожу первым, не оглядываясь.

В душе стою под ледяной водой, отфыркиваясь шумно. Надеюсь, что в башке прояснится, а все равно — все как в тумане. То ли недосып дает о себе знать, то ли выкуренные две пачки, то ли присутствие Карины.

Наливаю на голову шампунь, взмыливаю пену, попадая в глаза. Гадство. Щиплет, я пытаюсь проморгаться, потому что понимаю: я здесь не один.

Карина заходит в ванную, но мне хочется, чтобы она вышла, оставив меня наедине с собственными терзаниями.

Я не жажду больше продолжения того, что было только что между нами, сейчас мне хочется охранять свою территорию от вторжения.

Но то ли чутье срабатывает у Карины, то ли она испытывает все то же самое, но ко мне не лезет. Уходит, закрывая дверь, а я остаюсь, пытаясь понять, что это было.

Вырубаю воду, выхожу. В открытой дверце стиралки — скомканная простынь, которую принесла Карина.

А у меня сердце сжимается, так это неправильно, так это по-домашнему, как не должно быть.

Я вытираюсь насухо, выхожу из ванной, минуя спальню, иду на кухню. В приоткрытое окно свежий ветер задувает, я открываю холодильник, наливаю себе целый стакан ледяного сока и пью его залпом, ощущая как сводит скулы.

А потом наливаю во второй стакан и оставляю его рядом.

Один-один, мать вашу, один-один.

9. Глава 9

Карина

Сабиров уходит, а я лежу, уткнувшись лицом в простынь. Все тело горит, я ощущаю каждой клеткой отметины его прикосновений. Низ живота ноет.

У меня нет сил, чтобы встать, соскрести себя с кровати и подняться. Я выпотрошена.

Несколько минут лежу, прислушиваясь к звукам.

В ванной комнате слышен шум воды. Я думаю о том, что мне тоже нужно в душ.

А еще — что раньше мы принимали его вдвоем.

Но сейчас, после случившегося, мне даже в голову не приходит мысль, чтобы залезть к Сабирову, я и так достаточно солировала в этой партии.

Черт.

Это даже не желание было, а потребность. Мне было нужно, чтобы Сабиров меня касался, чтобы сжимал до боли, чтобы заставлял чувствовать, что я есть.