Но вместо львицы он встретил женщину с желтыми глазами. Она сидела на пороге шатра, убранная так прекрасно, трогала своими полными руками золотую лиру, а перед ней стоял кувшин с финиковым вином и блюда, полные фруктов.

Царевич сел подле нее, и она налила ему в бокал вина, а после начала играть на лире. Звуки музыки были так чудесны, что начали усыплять Амель-Мардука, но что-то не давало ему покоя: то ли желтые глаза женщины, то ли красное пятно лошадиной крови на правом ее локте…

– Ну, полно, – сказала она и одернула рукав пониже. – Какая тебе разница, женщина или львица?

Глаза его налились, словно бычьи, и он взял ее прямо там, на ковре перед шатром, а когда, утомленный любовной игрой, лег рядом с ней и закрыл глаза, то все звуки – пение птиц, шорох тканей, журчание воды – вдруг пропали.

Он открыл глаза и увидел, что нет ничего – ни шатра, ни девы, ни оазиса. Только бесконечная пустыня. А семя его излилось в песок.

Он нашел своих спутников, вернулся домой, оставшись с горьким чувством обмана в душе, и постарался поскорее забыть это все. И так крепко забыл, что очень удивился, когда девять месяцев спустя ему принесли корзину, найденную у входа во дворец.

В корзине лежала хорошенькая новорожденная девочка.

А повыше правого локтя у нее было красное родимое пятно.

Одним утром – тем утром, что отрезало от живой Шемхет часть ее души – в Дом Праха постучал отряд стражников.

Привратник, глядя на них, помедлил, прежде чем открывать. Но капитан стражи сказал:

– У меня приказ царя.

И тогда привратник открыл им ворота, ведь ничто не может быть выше воли царя, а сам побежал предупредить жриц.

Убартум, Шемхет, Айарту приготовились гадать и взяли уже умерщвленного черного ягненка, чтобы разрезать его печень и узнать ответы на свои вопросы. Шемхет занесла нож, но он, словно рыбка, выскользнул из ее пальцев, чиркнул по ним и упал на пол. Это была лишь царапина, однако нож, обагренный кровью жрицы, больше не годился для гаданий, и сама Шемхет не могла больше их проводить.

Привратник ворвался в предзал храма с громким криком, и женщины, переглянувшись, прервали не начатый толком ритуал. Ягненок остался покинутым на алтаре.

Жрицы вышли во внутренний двор, где уже стояли ровными рядами царские солдаты. С другой стороны двора сгрудились младшие жрицы и стояли там молчаливой и плотной толпой.

Капитан сделал шаг вперед и, узнав в Убартум верховную жрицу по узору на ее платье, сказал:

– Царь Амель-Мардук ушел сегодня ночью в Страну без Возврата. Царь Нериглисар велит привести к себе сей же час всех детей покойного царя. Которая из вас – девица Шемхет?

Шемхет будто оглохла и не услышала вопроса.

Вперед шагнула Убартум и сказала грозно:

– Я – дочь царя Кандалану. Когда мой отец ушел в Страну без Возврата, новый царь, Навуходоносор, прислал за мной плакальщиц и паланкин с тремя вельможами, но не отряд вооруженных воинов. Это больше похоже на конвой, чем на стражу. Что вам велено делать со жрицей царицы смерти?

– Светлая жрица, нам велено привести девицу во дворец, и царь решит ее судьбу. Пусть немедленно идет с нами.

– Вы принесли ей весть о гибели отца и ждете, что она пойдет с вами сразу? У вас не было отцов? У вас нет сердец?

– Не надо, Убартум, – сказала Шемхет, а в висках у нее все стучало, стучало, а в груди все стонало, стонало. – Конечно, я пойду с ними. Скажите лишь, от чего умер пресветлый царь? Вчера еще он был в добром здравии.

Капитан смотрел на нее так, словно не видел, но после, ничего не ответив, поманил к себе, и Шемхет, неловко переставляя ноги, шатаясь, как новорожденный теленок, пошла к нему. Воины окружили ее и повели через город.