Она взмахнула кинжалом один лишь раз, и мизинец мертвеца упал на песчаную землю. Шемхет с облегчением выпустила его уже четырехпалую ладонь, подняла палец, обернула тканью, уложила в корзинку.

– Я отнесу его и похороню на кладбище вместе со следующим мертвецом, которого буду омывать в Доме Праха. Тогда часть заботы о нем достанется и тебе. Это немного, но это больше, чем у тебя было утром. А теперь ложись. Тебе пора спать.

На этих словах мертвец упал, словно лишился опоры, словно из его тела вытащили хребет. Не вскинул руки, чтобы защитить голову, а просто упал. Как кукла.

Шемхет села рядом, достала из корзинки чесночное масло – как хорошо, что она зашла в лавку, как хорошо, что ей дали на пробу это масло! – и капнула им на губы мертвеца. Потом сняла накидку. Накидка стоила недешево, но все же была нужнее ему, мертвому, чем ей, живой.

Шемхет накрыла его накидкой с головой и сказала нежно:

– Спи. Ты много страдал. Ты умер раньше своего срока и после смерти страдать не перестал. Но теперь все закончилось. Ты свободен. Пресветлая госпожа милостива. Она встретит тебя с руками, раскрытыми для объятий. Самое страшное уже произошло: ты умер. Дальше не будет никакой боли, только покой. Засыпай скорее.

И Шемхет запела ему колыбельную:

Мертвец, плотно закрытый накидкой, стал медленно погружаться под землю, словно под воду, и скоро от него ничего не осталось. Шемхет сидела на земле одна, и ветер трепал тонкую степную траву.

Вздохнув, она встала и пошла к городу, надеясь успеть до закрытия врат. Ей было холодно, и она плотнее обхватила себя руками.

Однажды царевич Амель-Мардук, путешествовавший со своей свитой, встретил в пустыне львицу. Лев – зверь царский, только цари и их наследники могут убивать львов. Зная это, Амель-Мардук вскинул лук и направил колесницу вслед за зверем.

Быстро бежала львица, как никогда не бегают львы. Быстро летела по золотому песку колесница царевича, словно по мощеной дороге.

Медленно шла свита, воины и сановники, – проваливаясь на каждом шагу в песок по самые бедра. Они кричали царевичу вслед, что это злое колдовство, но он не слышал их и продолжал свою погоню.

Когда они скрылись из вида, а Амель-Мардук выпустил последнюю стрелу из своего колчана – все стрелы при полном безветрии летели почему-то мимо, – львица вдруг обернулась, и прыгнула, и впилась зубами в шею лошади, что тянула колесницу царевича, и разорвала ей горло.

Амель-Мардук упал с колесницы, но быстро встал и, отбросив лук, вытащил меч. Львица с мордой, выкупанной в лошадиной крови, по-кошачьи умывалась.

Амель-Мардук стал медленно к ней подходить.

Львица же, умывшись, стала чистая. Забыла она одно только маленькое пятнышко на сгибе правой передней лапы. Она пошла прочь от царевича, постоянно оглядываясь, словно приглашая за собой.

Амель-Мардук последовал за нею, но меч свой в ножны не спрятал.

Вдруг львица пропала за песчаным холмом. Амель-Мардук поспешил за нею, а когда взобрался наверх, увидел, что перед ним простирается оазис, пестреющий зеленым, желтым, голубым.

Царевич спустился вниз и попал в райское место. С ветки на ветку перелетали разноцветные птички. Высоко в небо были устремлены финиковые пальмы, а чуть ниже них располагались кроны персиковых деревьев. На глади озера росли кувшинки и лотосы. Царевичу хотелось искупаться, но он помнил о том, что где-то здесь бродит львица и может напасть на него из-за сплетенных ветвей. А у него нет больше лука и воинов, только один меч, и даже если она не застигнет его врасплох, бой с ней будет тяжелым.