– … Так вот я и говорю: едва нотариус, которому вы написали, сообщил мне о вашем приезде, как Бонфанте будто вожжой под хвост получил, уж простите, сеньор, за такое сравнение, – рассказывал, между тем, мужчина на козлах. И Джемма прислушалась, догадавшись, что Хэйвуд о чем-то расспрашивает его. – Я тут же вернулся домой и сказал своей Фаустине: «Сердечная моя госпожа, наше время настало: молодой сеньор Альба возвращается в «Сasa del selice». Поднимайся, мы идём проветривать комнаты!» Должен заметить, сеньор, – встряхнул он вожжами, – дом не в лучшем своем состоянии, как бы ни грустно было это признать. Он слишком долго простоял без хозяев... Стены вспухли от сырости, а пауки затянули углы густой паутиной. Мы с Фаустиной прогнали их, как могли, и протопили камины, чтобы справиться с сыростью, но боюсь, этого мало, сеньор. «Дому с ивами» нужен ремонт и много-много усилий, чтобы он стал таким же, как прежде... Эх, – вздохнул Бонфанте, – помню, как ваши родители только-только в него заселились: молодые, влюбленные, они превратили его в свое семейное гнездышко, полное света, любви и тепла. Я тогда был еще не женат, – поведал мужчина, – хотя мы с вашим отцом были ровесниками, и, наблюдая за ними, мечтал и сам найти свое счастье. Свезло мне года черед четыре, когда я встретил свою Фаустину, но вам это, ясное дело, неинтересно. Лучше расскажите, сеньор, где вы жили все эти годы? И что случилось с вашими матушкой и отцом? – Говоривший доверительно наклонился к сидящему рядом Хэйвуду и даже голос понизил: – Помню, как они уезжали: поспешно, втайне, будто сам чёрт гнался за ними. Хозяин мне так и сказал: «Не знаю, вернемся ли мы, Бонфанте, но сейчас нам нельзя оставаться. Помоги собрать вещи, и побыстрее!» Я и помог, а что сталось с ними потом так и гадал все эти годы...

Джемма, с волнением слушавшая мужчину, теперь испуганно посмотрела на Хэйвуда: что он скажет? Как себя поведет? И не лучше ли сразу сознаться в случившемся недоразумении? Как-никак настоящий хозяин Бонфанте, молодой сеньор Альба, лежал мертвым в лесу, Джемма была почти уверена в этом. Да и Хэйвуд вряд ли полагал по-другому...

Но сказал он неожиданно следующее:

– Могу сказать лишь, что последние наши годы мы прожили с матушкой в Англии, в маленьком городке возле Йорка. Знаешь такой?

– Нет, сеньор. Я дальше Венеции и не выезжал никогда! Так и прожил целую жизнь здесь, в Тревизо. – И спросил вкрадчиво: – Разве в Англии все как один не есть дикари и невежи?

Хэйвуд ему улыбнулся.

– Ты отчасти прав, Бонфанте, и матушка тяжело переживала разлуку с любимым краем, но отец был непреклонен и возвращаться не собирался. Причин этому я не знаю, он никогда даже не заикался, почему мы покинули земли Венето, матушка тоже молчала, но я, повзрослев, усмотрел в том некую тайну. И очень хотел ее разгадать... Жаль, ты не можешь мне в этом помочь... Отчасти именно из-за нее я и вернулся... в «Дом с ивами».

– Ах, сеньор, – покачал головой его собеседник, – Бонфанте известно не больше вашего, смею уверить. Жизнь хозяев казалась такой налаженной, идеальной – и вдруг это бегство. Понятия не имею, что стало причиной! И родственники хозяйки тоже не понимали: помню, как дня через два, вряд ли больше, в Тревизо явились отец и братья сеньоры. Они удивились, найдя дом пустым, и долго расспрашивали меня, куда делись хозяева. Я сказал, что уехали... Куда? Как надолго? Об этом мне, ясное дело, не доложили. Они еще походили по дому, заглядывали везде, а потом, наконец-то, уехали. С тех пор я их и не видел... Уж двадцать лет как прошло!