Братишко сделал несколько шагов перед строем. Почти пятьдесят пар глаз смотрели на него в надежде, что он, командир, наверняка знает выход из положения.

– Для ремонта необходимо становиться в док. Для этого нужны деньги – 100 долларов за каждый час пребывания плюс триста – за саму постановку в док.

Строй заволновался.

– У нас деньги есть. Но они выданы на весь поход, и кто знает, что нас ждёт впереди. Кроме того, мы можем потерять двое суток и отстать от графика.

Казалось, напряжение нарастало в самом воздухе, и каждое слово давалось командиру с трудом.

– Есть вариант – отремонтировать клапана самим…

Экипаж будто бы разом с облегчением выдохнул.

– … однако это связано с риском. Два-три человека должны будут спуститься в полузатопленную цистерну… напоминаю: температура забортной воды – не выше трех градусов… дождаться, пока под давлением воду удастся вытеснить… при этом давление воздуха будет серьёзно нарастать… затем найти и ликвидировать неисправность, после чего снова дождаться заполнения цистерны и убедиться, что поломка устранена.

Братишко ещё раз всмотрелся в лица своих матросов, словно хотел убедиться, вполне ли они поняли, насколько серьёзное испытание предстоит.

– Повторяю: задача связана с немалым риском – бросить работу сделанной наполовину нельзя. Приказывать – не могу. Нужны добровольцы.

Одновременно вперёд выступили «боги «воды и пара»: старшина команды Петр Грудин, Сергей Чаговец, Анатолий Стребыкин и Николай Рощин.

– Разрешите нам, – от имени всех произнёс Грудин. – Наше заведование – нам и ремонтировать.

– Спасибо, старшина. Но… справитесь? Как себя чувствуете?

– Все здоровы. Все знают механизмы. Справимся!

– Ну что ж… Грудин – старший, Чаговец и Стребыкин – в цистерну, Рощин – наверху контролирует герметичность цистерны. Полчаса на подготовку!

Собирались сосредоточенно. Когда одевались в легководолазные костюмы, в отсек прибежал радист Николай Семенчинский:

– Землячок, поддень-ка вот это – матушка вязала, – и подал Стребыкину свитер.

Кто-то принёс тёплый тельник, кто – шерстяные носки, Яша Лемперт доставил банку с тавотом:

– Смажьте руки – как бы не отморозить…

– А перчатки резиновые на что? – удивляется Стребыкин.

– В перчатках много не наработаешь.

– Чего бы другого не отморозить, – отшутился Чаговец, – но там тавот не спасёт!

Когда открыли цистерну, оттуда пахнуло затхлым духом и тиной. Грудин посветил вниз переносной лампой.

– Вода на уровне ватерлинии… Ну, с богом, братцы! Осторожно, не спеша…

– За Родину, за Сталина! – донеслось из-под скафандра Стребыкина.

Когда оба добровольца оказались в цистерне по пояс в воде, Чаговец поднял переноску и махнул Рощину:

– Задраивай!

Мерно загудел насос, накачивая воздух. Рощин и Грудин на палубе следят за стрелкой манометра. Чаговец и Стребыкин знаками показывают друг другу, что всё в порядке. По мере нарастания давления они следят за уровнем воды. Наконец, мокрая полоска на борту цистерны начинает расти, становится шире, шире… Стребыкин слегка потряхивает головой: воздух всё сильнее давит на уши. Чаговец сжимает руку в неуклюжий кулак: держись, мол! Следом за уровнем воды они всё ниже спускаются по скобам трапа, пока не достигают дна цистерны.

– Вот он, злополучный кингстон. Так и есть: клапан перекошен. А всё потому что под него попал… огромный гаечный ключ. Откуда ему тут взяться? Версия одна: кто-то из доковых рабочих во время ремонта во Владивостоке забыл его где-нибудь в дальнем углу, а при качке потоком воды увлекло его к жерлу кингстона, да так и зажало.

Сергей Чаговец попытался просто вынуть ключ из кингстона – не тут-то было! Надо было провернуть клапан. Оба взялись за штурвал, напряглись – не поддаётся. Перчатки долой, вцепились в четыре руки, упёрлись ногами в переборку – ни с места. Хорошо, Чаговец прихватил с собой небольшой ломик – можно использовать как рычаг. Но, во-первых, действовать приходится осторожно – как бы не сломать механизм, а во-вторых, руки, хоть и смазанные тавотом, предательски коченеют.