– Что, Константин Митрофанович? – спрашивает Братишко.

– Товарищ капитан-лейтенант, идём вроде верно… Но с такими картами да в такую погоду и заблудиться недолго!

Нам бы только к месту встречи выйти – оттуда нас американский эсминец должен сопровождать… Где-то вот здесь… К рассвету надо успеть… Пойду наверх!

– Осторожно, мостик обледенел почти.

– Ну, штурман, – смеётся Братишко, – зря я, что ли, морские узлы сутками учился вязать? Лишь бы какая шальная акула не слопала. Так они здесь вроде бы не водятся…

К утру шторм стихает. Матросы в отсеках непробудно спят, а Братишко с новым вахтенным, Донатом Негашевым, тщетно пытаются разглядеть в море встречающий эсминец. Горизонт чист.

– Похоже, свидание срывается? – замечает Негашев.

– М-да… Союзничков бог послал!.. А в приказе главкома всё чётко сказано. Вот: «Подлодки до Датч-Харбора следуют самостоятельно, не вступая в связь с американскими рациями. В 45 милях от Датч-Харбора (широта 54º45’, долгота 167º00’ западная) они будут встречены американскими кораблями для ввода в Датч-Харбор. В случае, если лодки запоздают с подходом в назначенную точку, то, пройдя меридиан 175º западной долготы (т. е. за сутки до подходной точки), они сообщают об этом по радио на английском языке, не указывая своего места и принадлежности к советскому флоту»…

– Кажется, ясно.

– А теперь придётся самим искать этот остров Умалашки. При том, что у нас карты и лоции – ещё 1910-го «года рождения»… Ну да ладно, где наша не пропадала!

– Земля! – прерывает их разговор возглас комендора Петра Иванова, который несёт вахту в рубке.

Убедившись, что матрос доложил верно, Братишко облегчённо вздыхает:

– Кажется, Иванов открыл Америку…

Негашев смеётся:

– Надо ребятам сказать, пусть в «боевом листке» так и напишут: «Иванов открыл Америку!»

И спустя время записывает в вахтенный журнал: «20 октября 1942 года в 12.20 ошвартовались в военно-морской базе США – в порту Датч-Харбор. От Владивостока пройдено 3500 миль».

Во втором отсеке Шаповалов, собрав экипаж, читает очередную сводку Совинформбюро:

– Вечернее сообщение 20 октября. «В течение 20 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло. За 19 октября нашей авиацией… уничтожено 4 немецких танка, 10 автомашин с войсками, подавлен огонь 2 артиллерийских батарей, потоплен сторожевой корабль, рассеяно и частью уничтожено до роты пехоты противника».

– И всё? – слышен разочарованный голос.

– Краснофлотец Нищенко, – Шаповалов укоризненно качает головой, – пора бы понять, что нынешняя война – не игра в одесском дворе. Мы бьёмся с самой сильной армией Европы, даже мира. И если товарищ Сталин сказал, что победа будет за нами, так это потому, что наше дело – правое! Но даётся победа тяжело. За каждой цифрой, которую мы прочли, товарищи, – смертный бой. Кровь и пот наших солдат и офицеров. Самоотверженный труд народа. А скоро придёт и наш черёд…

– Политруку срочно прибыть во второй отсек к командиру корабля! – донесла радиотрансляция.

– Заканчивая политинформацию, – наскоро договорил Шаповалов, – хочу напомнить: и в ближайшие дни, и позже нам предстоят встречи с американцами. Надо проявить себя достойно. Помните: мы союзники в борьбе с фашизмом. Но нельзя забывать: страна чужая, возможны каверзные вопросы, даже провокации. Поэтому – бдительность и ещё раз бдительность!

– Завтра, 25 октября, – Братишко мельком взглянул на часы и оглядел строй экипажа, – о есть, ровно через сутки, мы должны выйти в море. Впереди самый долгий отрезок пути – из Датч-Харбора в Сан-Франциско. Но… Час назад командир БЧ-пять доложил мне о серьёзной поломке в цистернах главного балласта. Кингстоны стали пропускать воду. Вы понимаете, что это значит. Никакие манёвры с погружением и всплытием невозможны. С такой неисправностью в море выходить нельзя – дотянуть до Калифорнии не удастся.