Он опять замолчал. Я не знала, что делать — плотнее прижать его к себе или отпустить, только бы не подтолкнуть обратно к его пропасти.

— Я выжил. Один. Они решили, что я достоин награды. Меня снова отдали целителям, которые сшили меня по частям, как разорванную куклу. А потом отправили уже к другой ведьме. Она посадила меня в клетку, как чёртова зверя. В темноте. Я был так слаб, что не мог сотворить ни одного заклятья. Не знаю, сколько я провёл там. А потом меня вынули и отвели в какую-то башню. Привязали к дубовому столу, и я думал, что меня снова будут пытать. Но вышло по-другому. Её помощники отошли в сторону, а сама она приблизилась ко мне с ножом… и сделала это.

Он оставался всё таким же холодным и неподвижным всё время, пока говорил, и эта неподвижность передалась мне. Одно дело — знать, что не все твои жертвы были виновными. Другое — говорить с тем, кого вот так равнодушно и спокойно раздавили и изуродовали.

— С тех пор магии у меня нет. Я понял это, когда перестал выть от боли. Так что я снова стал настоящим гражданином Магистории — ведь больше я не опасен.

Он замолчал. Я положила руки ему на плечи и наткнулась на уже лежащие там тонкие кисти.

— Мне очень жаль, — сказала я. Его крупно затрясло. — Тали, мне правда сейчас очень, очень жаль. Мы все многое потеряли на той войне. Но она кончилась. Мы можем только забыть и жить дальше. Такими, какими мы стали.

Он всхлипнул, а потом как-то резко совладал с собой.

— Да, — сказал он тихо, — только так.

Я обняла его покрепче и положила подбородок ему на плечо — поверх наших соединенных рук.

— Интересно, — сказал он через какое-то время, когда я уже решила, что этот праздник, как и все мои праздники, превратится в вечер плохих воспоминаний, — теперь ты не будешь так стесняться?

— Я стесняюсь? — вот уж не замечала.

— Когда я прошу тебя… Ну… Унизить меня.

Я крепче сжала руки.

— Я не стесняюсь. Я не хочу делать тебе больно. Но что бы я ни делала, ты пугаешься лишь сильней. А так… как ты просишь… Так я не хочу.

Талиан очень живо фыркнул, но тело его осталось таким же напряжённым.

— Вот уж это никого до тебя не смущало.

— Может, поэтому ты захотел меня, а не других?

Он переплел свои пальцы с моими, сжимая их, и я поняла, что попала в точку.

— Зачем тебе это?

— Я по-другому не могу, — произнёс он холодно, но этот холод больше не казался мне угрожающим. Я видела, что он леденеет тогда, когда хочет скрыть свою боль, — ты видела сама.

— Я видела, что можешь.

— Нет.

Мы замолчали, потому что я пока не знала, как преодолеть это упрямое сопротивление.

— Ну, хорошо, — сдалась я. Почему-то ему я всё время сдавалась. — Но я хочу быть уверена, что ты понимаешь — я так не думаю. Я видела, как близко к сердцу ты принимал эти слова в наши первые встречи.

Он сжался ещё сильней и долго не отвечал.

— Я не буду ругать тебя, — сказала я твёрдо, — даже сейчас тебе от этого больно. Я плохо тебя знаю, но то, что я знаю… Ты — самое чудесное существо, которое я встречала за долгие годы. Я не хочу, чтобы ты испытывал боль.

— Но я… — выдохнул он и замолчал. Потом продолжил совсем по-другому. — Я так хочу. Мне это нужно. Поэтому я вызываю тебя.

Я вздохнула. Теперь уже подумать надо было мне.

— Сегодня я выплачу долг, — сказала я, и он вздрогнул, понимая, к чему я веду, — мне больше не нужны твои деньги.

Он сник. Осел, как стаявший по весне снеговик.

— Но эту ночь… — сказал он неуверенно, — эту ночь я оплатил.

— Конечно.

…Его руки торопливо расстёгивали пуговицы моей блузки, чтобы стащить её прочь вместе с жилеткой. Затем он замер в моих руках, а через пару секунд мою грудь обожгло касание мягких губ.