Это была крошечная лачуга из одной комнаты с круглой, сужающейся крышей. В тусклом свете маленькой лампы я увидел зеленовато-бурые стены, ряд шкафов и тумбочек, скромную утварь. Не было ни кровати, ни столов со стульями. Наверное, дом для омовений, решил я. Вместо двери висела шкура какого-то животного.

Продолжая хихикать, вернулся Лукаш.

– Ну, как тебе наши горячие источники? – спросил он.

Старичок порылся в шкафчиках, всыпал что-то в воду и принялся растирать мою спину, руки, грудь, приговаривая какие-то невразумительные прибаутки в рифму. От его шершавых ладоней и пальцев мне было и больно, и спокойно в одно и то же время. Когда он закончил, я облачился в платье из мягкой ткани, которое было сшито как будто нарочно для меня и приятно пахло чистотой.

– Ты уж меня, старика, прости, – сказал Лукаш, – но то, в чём ты прибыл, мы сожгли. Так уж у нас заведено.

От этого известия сердце моё заныло, ведь мой дорогой наряд связывал меня с Мари, с теми днями, когда мы ещё были вместе, но вместе с тем я напомнил себе о намерении изучать традиции нового общества. Итак, они избавляются от одежды, в которой прибыли сюда. Видимо, она напоминает им об их позорном отречении от возлюбленной под пристальным взглядом ведьмы. Ну, я пока не буду выпячивать свою уникальность.

Лукаш проводил меня в соседний дом, где я поместился у стола на широкой лавке между другими людьми. Они сжимали меня своими могучими плечами, и это было мне отчего-то даже приятно. Мы пили сладкий чай с мясным пирогом на тканой скатерти в красную клеточку под яркой лампой, свисавшей с потолка. Повар, одетый по всей форме, время от времени убирал со стола пустые плетёные корзинки, и они возвращались, наполненные громадными дымящимися кусками. Крупно наколотый сахар, мята, кипяток – всего было вдоволь. Никто не стеснялся и никого не били по рукам. Я только дивился, откуда всё взялось! Неужели привезли с собой? А когда успели приготовить? И если их запасы всё это время хранились здесь, почему Мика от меня их утаил? Впрочем, что взять с мальчика, который швыряется песком в лицо…

Мои соседи быстро закончили, и их место заняли другие. Разговоров не было, все ели деловито, споро, но не спеша. «Всему своё время, – как бы говорили они, – отдыхать будем потом». Я насытился очень быстро, но не спешил уходить. Да что там не спешил – никакая сила не смогла бы выдернуть меня из-за этого стола! Так и раскис бы, наверное, но на моё плечо опустилась тяжёлая дружеская рука, и один из работников велел мне следовать за ним к Марку.

Что ж, лучшего повода подняться нельзя было вообразить! Я с радостью подумал, что меня ждёт новое удовольствие – объяснение всех непонятностей этого пока ещё нового для меня мира. По деревне, где люди устраивались, не покладая рук, мы прошли к самому большому дому – в два этажа. Мне показали путь в заднюю комнату, где в полумраке за большим и толстым столом сидел огромный Марк с чашкой чаю величиной в три его кулака. Он указал мне на лавку у стены, и я скромно сел. Из-за его спины выглядывал непривычно чистый и даже причёсанный Мика с нежно-розовыми щёчками.

– Ну что ж, мил человек, – сказал Марк грозно. – Сказывай с самого начала да по порядку!

Я кротко поведал ему, как всё было на самом деле.

– Не отрёкся, значит, – подытожил Марк и, повернувшись, выразительно взглянул на Мику, сновавшего позади.

– Упрямствует! – отчеканил Мика.

– Хотите, руку в огонь суну? – поспешил я.

– И что это докажет? – насмешливо возразил бородач, поднялся, снял заслонку с глиняной печи и сам положил в огонь свою лапищу. Я оторопел. Пламя жадно лизало её, не причиняя никакого вреда. Не занялся ни один волосок.