И, конечно, Мари… Я зорко следил за тем, чтобы время от времени думать о ней. Как она переживает эти дни? Или в моём бывшем мире время идёт совсем иначе и для неё прошло всего несколько минут? А вдруг лет и десятилетий? И когда я вернусь, она будет старухой или вовсе умрёт? Что я скажу ей? Как взгляну в её подслеповатые глаза? Почувствую ли что-нибудь над её могилой? Ах, это вечное противостояние трезвого взгляда на обстоятельства и упрямой романтичности, не желающей мириться ни с какими ограничениями ради вечных идеалов…

О Мари! Я всё ещё верю в то, что мы встретимся и ты вновь обнимешь меня. Перед первым поцелуем я вновь увижу твой взволнованный взгляд, полный сладких предчувствий. Как быстро любовь овладела нами! Да, здесь есть лазейка для подозрений. Можно даже додуматься до того, что всё это было подстроено и ведьма с министром правы: эти мошенники просто заманивают ни о чём не подозревающих странников, чтобы отправить их в башню неизвестно зачем. Эх, сплошь одни загадки. Скольких обманула Мари? Скольким вскружила голову своими поцелуями? Она неплохо сыграла свою роль там, в передней своего дома. Люблю, мол, всем сердцем, а сейчас, должно быть, пытается заарканить очередного путника. Она же дочь богатого торговца, ну о чём тут говорить…

Чувствуя, как сомнения терзают мою душу, я представлял, что это чудовища из темноты протягивают свои когтистые лапы. Я старался освободиться от них, вставал, расхаживал вокруг костра, даже делал несколько шагов назад, в темноту, оставаясь лицом к огню. Это было жутко, но уже не страшно. Я поверил Мике, убедил себя в том, что стоит верить. «Мне ничто не угрожает», – говорил я себе, совершая в темноту на один шаг больше, чем прежде. Сложнее всего было заставить себя так же медленно и спокойно вернуться к костру и удержаться от того, чтобы панически преодолеть это расстояние одним прыжком. «Новый рекорд!» – небрежно сообщал я мальчишке, когда он возвращался со своих загадочных прогулок. Тот устало похлопывал меня по плечу или по колену и заваливался спать или требовал свою порцию мяса, которое я должен был зажарить в его отсутствие.

Правда, насчёт того, чтобы показать мне пещеры, он наврал. Все три дня я просидел у костра, но не могу пожаловаться на свою жизнь в этот период. Мне было как-то таинственно уютно. Мы дождёмся Марка, он всё объяснит и скажет, что делать дальше. Ничего плохого я не делаю, размышляю регулярно, помню о Мари добросовестно. Просыпаясь, я даже не чувствовал прежней тоски. Точнее, чувствовал, но она была какая-то… ну, словом… не та. Я как будто надевал её, словно одежду, – ведь неприлично человеку быть без костюма!

Кстати, наврал он и про три дня, их было намного больше.

Перед самым приездом Марка я вытащил, наконец, из башмака кусочек смальты, который всё это время мне мешал, но как-то деликатно. Я ощущал его краешком сознания, и у меня каждый раз находились дела и мысли поважнее, чем это неудобство. Глядя на костёр сквозь этот полупрозрачный желтоватый камешек, я удивлялся тому, как много мы понимаем уже после того, как поняли. Нас легонько подталкивают, покалывают разные мысли, слова, обстоятельства, люди, а мы не обращаем на них внимания. Сколько всего происходит со мной прямо сейчас, о чём я не догадываюсь! Нужно стараться, нужно воспитывать своё сознание! И я спрятал остаток мозаики обратно в башмак, чтобы он напоминал мне об этой только что открытой мною истине.

Мика выпал из темноты и навалился мне на шею.

– Едут! – шумно дыша, выпалил он, схватил за руку и потащил.

Мы отошли от костра довольно далеко, но он всё ещё оставался виден маленькой мерцающей звёздочкой. Пещера была поистине гигантской!