Я послушно приготовился.

– Никогда, слышишь, никогда и ни за что, ни при каких условиях не прислушивайся к далёкому пению!

– К далёкому пению?

– Да, ужаснее этого нет ничего. Даже детские страшилки!

– И что же в этом ужасного?

Мика снисходительно взглянул на меня.

– А ты прислушайся! Вот сейчас – прислушайся!

Не знаю почему, но я почувствовал, что покрываюсь испариной. Мне показалось, что действительно, в каких-то далёких пещерах раздаётся отдалённый женский голос, поющий красивую, немного печальную песню. Я зажал себе уши и вытаращился на Мику.

– Не бойся, ничего ты не слышишь на самом деле, это всё из-за того, что я сказал. Со мной безопасно. И всё-таки запомни.

Я прислушался снова, и на этот раз – ничего, кроме тихого, ровного гудения ветра где-то в глубине.

– Ну что, всё-таки тебе было страшно? – спросил мальчишка тоном, не допускавшим отрицательного ответа.

– Да, немного, – признался я. – Но вырыватели сердец… Когда они совсем рядом и один тянет к тебе свою перебинтованную руку… Откуда они взялись? Кто они?

– Так, – осадил меня Мика. – Давай договоримся: больше никаких вопросов. Что-то я разболтался, как бы мне от Марка не влетело. У тебя три дня на то, чтобы как следует подумать, какие вопросы ты ему задашь.

– Нет, ну хотя бы скажи, кто вы сами-то!

– Да просто люди, – сказал мальчишка, вставая и отряхивая колени.

«А он чистюля! – подумал я с внутренним смехом. – Как заботится о своей грязи! Как снимает с неё пылинки!»

– Живём тут, – продолжал Мика тем временем, потягиваясь и подпрыгивая, – занимаемся своими делами, никого не трогаем.

– Чем же вы занимаетесь? – спросил я с невинным видом.

В ответ он приставил указательный палец к моему носу и сказал:

– Тем же, чем мы с тобой будем заниматься эти три дня! Здесь очень много возможностей – можно бродить, охотиться, играть. Можно пугать друг друга. Спать. Привыкать к темноте и её шорохам. Учить наизусть расположение пещер и коридоров. Обходить провалы. Искать, где поднялась вода. И просто ждать Марка!

– И жарить крыс! – добавил я, чтобы показать свою осведомлённость.

Он усмехнулся:

– Любой каприз твоего величества будет исполнен!

Я встал за ним и постарался размять ноги. Голова ещё немного кружилась, но в руках и ногах уже пробуждалось желание куда-нибудь пойти и что-нибудь сделать.

– Пойдём, – сказал Мика. – Если вдруг выпустишь мою руку, не пугайся, – стой, никуда не уходи и жди, когда я тебя найду. Ты понял уже, наверное, что с темнотой мы не самые большие враги.

Камешки хрустели под нашими ногами, и это напоминало мне, как вырыватели сердец топтали мозаику в том здании. Неужели я действительно решил, что стал чиновником? За несколько часов прожил целую жизнь? Мне иногда снилось, что я живу где-то, у меня есть семья, дом, друзья, мы разговариваем, я помню каждого по имени, по-разному отношусь к тому или иному человеку. Порой во сне приходилось куда-то уезжать, и я возвращался, испытывая необыкновенно тёплую ностальгию по родным местам, бросал на землю дорожный мешок, выпрямлялся и говорил себе: «Я дома!» И закат ласково грел двор моего детства, в высокой траве так уютно скрывались старые доски забора… А потом я просыпался, реальность охватывала меня, и в душе не оставалось никакой нежности ко всей этой выдумке, о которой наяву я вспоминал свысока, с каким-то насмешливым презрением, хотя сны его совсем не заслуживали: они честно давали мне жить.

Совсем другое дело – постараться не спать наяву. Я с отвращением вспоминал свои мысли, свою спесь, свою радость от обретения высоких покровителей, к числу которых я относил даже Йохана! Но это же всё была иллюзия, два часа за столом ещё ничего не значили, во мне могли разочароваться, перевести в департамент пониже или и вовсе выбросить с работы… Стоп! Ты опять не о том думаешь! Как же всё-таки тяжело удерживать нить реальности, особенно в этой темноте! Хорошо ещё, что Мика такой маленький и я без труда поспеваю за его проворными ножками!