– Цирцея, – говорю я, не очень обрадованная мыслью, что придется описывать родословную.

Ответом заставляю замолчать богиню, которая кажется удивленной В свою очередь, бог пожирает меня глазами, усиливая неловкость. Но и на его лице проскальзывает восхищение. Возможно, он желает стать моим проводником. В отличие от Гермеса, который меня бросил.

– А мой психопомп – бездарный Гермес, – добавляю я, все еще обиженная его поведением.

– Подожди… Гермес в Преисподней? – спрашивает богиня.

– Ему нужно было провести трудовую проверку, и попутно он забросил меня в Эреб.

До сих пор не могу в это поверить. Я больше не чувствую гнев, только непонимание и.… грусть. Как он мог? Потираю руки, прохлада и охватившее беспокойство заставляют поежиться.

– Невероятно! – восклицает богиня, поднимаясь. – Сын Зевса уже сто лет находится в бегах, а теперь осмеливается ворваться для проверки! Пусть только мне попадется. Наверняка Их Величества не давали на это согласия!

– Мхм, вполне возможно, – соглашается сохраняющий спокойствие бог.

Тем не менее, он не скрывает раздражения. Не знаю, что Гермес такого наделал, но ему никто здесь не рад.

Все это, конечно, мило, но я все еще не знаю, с кем разговариваю.

– Кто вы такие?

Божества возвращают внимание ко мне.

– Я Немезида, наказываю за гибрис. Кстати, мне нравится твой гнев, Цирцея, – представляется богиня с язвительной полуулыбкой.

– Гибрис?

– Гордость и безрассудство. Ты полна ими.

Делаю шаг назад, обеспокоенная утверждением.

– Как и все тени НДУ, – добавляет она. «Я слишком хорош, чтобы умереть», «Мое время еще не пришло», бла-бла-бла…

Ей повезло, что я не способна контролировать магию в полном объеме.

– Никто не может помешать планам судьбы. Брат знает это лучше, чем кто-либо другой. Скажи ей, – подбадривает она, подталкивая бога локтем.

Последний стреляет в нее белыми глазами.

– Меня зовут Танатос.

Он больше ничего не говорит, но это и не нужно. Среди всех древних верований ведьм до возвращения Гекаты существовало поверье, что бог смерти является вершиной зла. Мы верили в него больше по привычке, прекрасно зная, что смерть необходима в жизненном цикле природы.

И вот теперь я, избегая его взгляда, стою перед воплощением смерти, ощущая противоречивое впечатление. Он одновременно завораживает и пугает.

– Будь спокойна, – бросает Немезида. – Ничто не может превзойти гибрис Гермеса. Псина Зевса считает себя выше всех, потому что является одним из Двенадцати! Не могу дождаться, чтобы наказать его…

Стоит остерегаться Немезиды. Танатос успокаивающе кладет руку ей на плечо. Она делает глубокий вдох и выдох, прежде чем успокоиться. По крайней мере, внешне.

– Это правда, – ворчит она. – Ты отвечаешь за психопомпов, а он уступил свое место. Ему здесь нечего делать. Особенно если он находится здесь для передачи приказов Зевса.

Она сопровождает предложение гримасой, полной ненависти. Я нахожусь среди божеств, которые не притворяются, что любят своего великого повелителя.

– Пока мы ждем его появления, замечу, что он не позаботился о тени, которую ему поручили, – поддерживает Танатос, бросая на меня косой взгляд.

Как бы я ни была против того, чтобы они открыто критиковали Гермеса, начинаю думать, что участие во всем этом может оказаться пагубным. И если я и обижена, то потому, что прекрасно понимаю, что это личное. Я сильно злюсь на него, независимо от его роли психопомпа. Злюсь на него за то, что он так и не сделал шаг навстречу. За то, что он отрицал наше влечение, потому что оно не имело для него значения. Все эти эмоции внезапно становится поверхностными. В чем их смысл? Ведь я оказалась перед Танатосом и даже не могу попросить его помощи, потому что заранее знаю: он рассмеется мне в лицо.