Ведьма для князь-сокола Анна Светлова

– Вот не зря мы, Алёнка, сюда приплыли. Чует моё сердце, улов хороший будет, – сказал дедушка, довольно потирая ладони и привязывая лодку к большой коряге. – Но здесь нужно держать ухо востро! Озеро это вроде и тихое, но дурная слава о нём ходит. Люди сказывают – в этих местах часто водную нечисть видят.

Я поглядела на песчаный берег, чтобы убедиться, что вокруг никого нет.

– Боязно мне что-то, деда, – прошептала, невольно поёжившись и пристально глядя на тёмные тени деревьев.

Меж тем на смену безоблачному, жаркому дню пришла прохладная летняя ночь. В воздухе витали густые ароматы вечернего леса. Тишину нарушали только лёгкий плеск волн и мерный скрип деревьев.

Колышущаяся вода поблёскивала в свете луны серебристыми искорками.

Мне минуло уже четырнадцать вёсен, но это было моё больное место. Ровесницы все как на подбор высокие да стройные, одна я в рост не пошла.

После смерти родителей и бабушки мы с дедом остались вдвоём, и теперь он часто брал меня с собой то в лес за грибами, то на реку за рыбой. В этот раз я сама напросилась с ним на дальнее озеро.

– Говорят, как выйдет на небо рогатый месяц, заухает, забулькает в камышах и выплывает со дна водяной, тиной обмотанный. Ты, главное, как увидишь его, прячься, а не то под воду затянет, – продолжал пугать меня дед. – Я за хворостом схожу, а ты сиди смирно, без единого звука.

– Угу! – еле слышно отозвалась я. – Ты только поскорее возвращайся, а то жутко мне тут одной.

– Я быстро обернусь, Алёнка. Глазом моргнуть не успеешь, – пообещал дедушка и вскоре скрылся в зарослях ивняка.

Как только его шаги стихли, звенящая тишина навалилась на меня. На берегу ветра не было слышно, но я прислушивалась к каждому звуку, к каждому всплеску воды и к каждому шороху в кустах.

Никого вокруг, только сверчки стрекотали, комары жужжали да филин ухал в непроглядном боре. Но страх растревожил меня до озноба.

Ещё покойная бабушка рассказывала, что в такие ночи, как эта, русалки выбираются на берег, садятся на ветви и песни поют, а если увидят кого поблизости, то могут утянуть за собой на дно.

Чёрная поверхность воды внезапно пошла рябью от ветра, как будто он стремился проникнуть в самую глубину. То там, то здесь начали вздуваться огромные пузыри, тёмная масса с громким плеском вынырнула со дна и, словно живая, задвигалась, задёргалась и застонала.

Сглотнув от страха, внезапно пронзившего весь позвоночник, я бросилась в кусты. Продираясь сквозь них, почувствовала, как к коже прикоснулись чьи-то холодные, крючковатые пальцы.

«Неужто шиши́га шалит?» – мелькнула мысль.

От волнения глаза ничего не видели. Едва вырвалась из зарослей, пустилась бежать вниз по склону, только бы подальше, только бы успеть спастись. Страх, что нечисть нагонит и увлечёт на дно, бил в спину сильнее кнута, подстёгивал не останавливаться ни на миг.

Я не понимала, слышала ли голоса, крики и девичий смех или это мне всё мерещилось, но не обернулась ни разу. Сколько так бежала без оглядки, трудно сказать. Ноги гудели, грудь распирало от быстрого дыхания, которое стало рваным и колючим.

Упала без сил, понимая, что бежать уже нет никакой мочи. Даже пошевелиться не могла, чувствовала, что если сделаю хоть шаг, то умру. Я жадно хватала ртом воздух, который уже не помещался в груди. Пытаясь остановить головокружение и тошноту, на миг прикрыла глаза, а когда распахнула их, поняла, что вокруг тёмный лес, и только столб лунного света жадно тянется ко мне с верхушек деревьев.

Вой волков поблизости эхом отозвался в ночи.

– Мамочки, – одними губами прошептала я. – Что ещё за не́жить таится в этом лесу?

Вроде и похоже на волчье завывание, но намного грубее. И от этого звука тело оцепенело. Всё во мне кричало – беги! Но куда? Вокруг лишь непроглядные тени и тёмные силуэты деревьев.

Я всё-таки поднялась, пробежала несколько шагов, и тут меня в воздух подкинуло, дух захватило на мгновение, и перед глазами круги пошли, а потом я с силой опустилась на что-то мягкое.

От неожиданности и ужаса растянулась на земле, пыталась встать, но ноги скользили, начала отползать прочь, пока не упёрлась спиной в дерево.

– Ты чего шумишь? – услышала я скрипучий старушечий голос и вздрогнула.

– Я тут… сижу… – заикаясь пробормотала я, пытаясь рассмотреть в темноте ту, что заговорила со мной, но тьма была такой густой, что сквозь неё с трудом проглядывали даже силуэты деревьев. – А вы кто?

– А кого ты тут встретить хотела? – недовольно буркнул голос, и незнакомка вышла в полосу лунного света.

Я увидела высохшую сморщенную старуху. Из одежды на ней была рыболовная сеть, обмотанная несколько раз вокруг тела. Её рука, сильно напоминающая обтянутый кожей скелет, неожиданно дёрнула меня за запястье. Хватая ртом воздух, я пригляделась. Глаза незнакомки были открыты, полностью белёсые, вместо радужки – бельма, а бескровные губы едва шевелятся и силятся что-то сказать.

– Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! – чмокнула она губами.

«Ведьма, как есть кики́мора болотная», – подумала я и не закричала только потому, что горло сдавило спазмом.

– Не надо, бабушка, – прохрипела я, пытаясь вырвать руку, но старуха зло пробормотала:

– Иди, не то хуже будет.

С самого детства меня воспитывали почитать старших, поэтому, превозмогая неприязнь, я наклонилась к её лицу.

Кикимора широко распахнула невидящие глаза и начала бормотать:

– Ветры буйные летите, в чёрном деле помогите, кра́сну де́вицу схватите и в трясину заведите…

Она дёрнула меня за косу и потащила к вязкой, чавкающей жиже. Я истошно завизжала, попыталась вырваться из захвата, да куда там. У этой дряхлой старухи силищи оказалось немерено.

Я принялась шарить руками по земле в надежде найти хоть что-то, что могло бы сойти за оружие. Цеплялась за траву, глазами водила лихорадочно, чем бы обороняться, но рядом не оказалось ни одного камня, ни одной коряги даже.

От ужаса горло холодом перехватило. Боже. Меня тащат, чтобы утопить?

– Дедушка. Где ты? – крикнула.

И уже чувствую грязь спиной и ногами, слышу, как подо мной трясина жадно чавкает. Вода ног касается, ещё немного, и я вся в ней окажусь.

– Помогите! – кричу и не верю, что услышат, уже понимаю, что захлебнусь в этой склизкой гадости и меня сожрут мерзкие и безжалостные болотницы.

На уродливом лице кикиморы болотной сверкнула довольная улыбка. Я зажмурилась, чтобы не видеть её гнилых кривых зубов, и тут услышала странный звук, словно крылья рассекали воздух над головой, и оглушительно засвистело в ушах.

В то же мгновение кикимора издала пронзительный визг, отпустила мою косу, и я повалилась лицом в грязную воду.

Что зажгло меня, я и сама не понимала, только вдруг больно и горько стало, словно бы дымом заволокло всё вокруг, и дым этот душил меня. От ужаса или морока колдовского даже головы повернуть не могла, не говоря уже о том, чтобы с места двинуться.

Истошный крик резанул по нервам ржавой пилой, сквозь дым стал проступать смрад палёных волос. Сердце затрепыхалось пуще прежнего. Меня уже медленно тянуло вниз, засасывало на самое дно трясины, и казалось – я сейчас захлебнусь, но внезапно почувствовала, как кто-то подхватил меня на руки и понёс.

Веки мои дрогнули, но лишь чуть приоткрылись. Всё вокруг было размыто, ничего не видела, только вместо ночной прохлады меня ласковым теплом окутало. И стало совершенно неважно, кто рядом, потому что точно знала, я в безопасности. Онемевшие губы не слушались и дрожали.

– Спасибо, что спас меня, – тихо сказала я.

– Будь осторожна, красавица, в следующий раз меня рядом может не оказаться, – услышала низкий голос

Я попробовала вновь приоткрыть веки. Первое, что увидела, – сапфировые глаза, и у меня даже немного получилось приподнять руку, коснуться мягких кудрей и огладить литые мышцы плеч.

Веки сами собой закрылись. Я не могла сопротивляться и провалилась в сон, а когда пришла в себя, оказалась одна на берегу. Не помнила, ни как из топи вынесли, ни как здесь очутилась.

«Может, мне померещилось или приснилось», – подумала я, приподнялась на локтях и почувствовала, как пальцы сжимают нечто прохладное. Раскрыла ладонь, а в ней перо соколиное лежит, серебром в лунном свете переливается.

С той поры прошёл год. Пока дедушка здоров был, жили мы спокойно и радостно, а зимой унесла его неведомая лихорадка.

Пошла я в услужение к богатому соседу. Всё бы ничего, да недавно сынок его, Фрол, из похода княжеского вернулся, и теперь житья мне от него не стало: то руки распускает, то губами слюнявыми тянется.

Умерли родные. Нет больше у меня никого, и некому за меня, горемычную, заступиться.

С самого рассвета работа на кухне кипела: посуду в корыте нужно перемыть, обед наготовить, а на утренней и вечерней зорьке ещё скотину накормить и подоить.

Руки от ледяной воды одеревенели, но лучше так, чем в избе перед глазами Фрола мельтешить.

Чтоб его лихоманка взяла!

Подумав о ненавистном хозяйском сынке, вздрогнула, но торопливо отогнав мрачные мысли, вернулась к работе.

Одна отрада: когда с делами управлюсь, можно будет рукоделием заняться – рушники да рубахи узорами причудливыми вышивать, или в лес сходить – берёзкам-подружкам на судьбину мою нелёгкую пожаловаться.

Долгими зимними вечерами я любила выводить хитрые завитки под тихие, заунывные песни. В голове рисовала, как красавец-молодец с сапфировыми глазами и кудрявыми волосами наденет рубаху, залюбуется моей работой. Представляла образ милого суженого, нежные объятия да сладкие поцелуи, сама смущалась и краснела от глупых мыслей.