– Раз сама набедокурила, тебе и подтирать! А как подотрёшь, полы чтоб все вычистила, половики вытрясла да за пироги принималась! Я тебя что, задаром кормлю?!

– Да, матушка...

– И чтоб ни слезинки! – прошипела напоследок Забава. – А не то... – она замахнулась, но передумала бить и опустила руку. – Идёмте, дочки.

Поджали Любава с Алёной презрительно губы и отправились в чистые горницы, шурша пёстрыми платьями да гремя толстыми бусами.

А Василиса больно прикусила язык, чтобы усмирить чувства, да ловко собрала щи в котелок. Какие там пироги, какая чистота, когда против батюшки родного дело нехорошее затевается! А если не затевается, так затеется! Вон Любава как к матери пристала, не слезет живьём, добьётся своего! Ладно её, Василису, ненавидят, она привычная, смирилась, сразу её невзлюбили, как только взглянули до свадьбы, но батюшка... Они же к нему ластились кошками, соловьями дивными напевали, как жить-то им всем хорошо будет вместе! Уговорили, подлые женщины, умаслили, а как что не по их пошло, так и пиши пропало!

Подумала-подумала Василиса, как ей по совести поступить, да и решила – вернётся батюшка, она ему правду чистую расскажет! Ничего не утаит! И как работу всю по дому за них делает, и как они гадости ей постоянно говорят, и что он-то сам им уже в тягость! Пять зим прошло, как они к купчихе переехали, а Василиса ни от кого слова доброго не слышала. Всё терпела, ждала, когда полюбят да за сестру и дочку родную примут. Но не приняли, не приголубили, а только батюшку изжить решили. К чему теперь молчать? Ранее хоть из-за него терпела, люба ему Забава Пантелеевна, но вот он ей оказался не мил.

Ловко управилась по дому Василиса: каждый уголок вымела, полы начисто вымыла, лавочки с окошками протёрла, со столов прибрала, с сундуков пыль смахнула, тесто замесила да начинку приготовила, пироги испекла и сама не заметила, как на деревню опустились сумерки густые. Подошла девица к оконцу и выглянула во двор: засыпала коротко скошенная травка, разбежались куры по насестам, на небе крошечная звёздочка появилась, а в домах соседних тихо загорелись желтые лучины.

– Матушка! Матушка! – вбежала перепуганная Василиса в мачехину горницу да так и застыла.

Сидит Забава Пантелеевна меж сундуков своих, а вокруг неё шелка заморские, соболя драгоценные, камни самоцветные. Подле стоят дочки и всё это на себя примеряют.

– Чего тебе? – встрепенулась мачеха.

– Батюшка не воротился! А уж стемнело! Дозволь мне сбегать, поглядеть, не идёт ли он обратно?

– А за домом кто смотреть будет?

– Матушка, я полы все вымыла, пыль убрала, пирогов наготовила...

– А щи свиньям отнесла?

Тут-то и запнулась Василиса. Собрать в котелок собрала, а вылить забыла...

– Ах ты бессовестная! – вскинулась Забава. – Вздумала нас помоями с полов кормить?!

– Я немедля, матушка!

Поднялась женщина из богатств своих и проплыла к падчерице, точно пава. Та испуганно сжалась, потупилась, а у самой так и трепещет сердечко: где же батюшка? Неужто схватила его Баба-яга?..

– Щи эти себе на стол подавай, – прошипела Забава. – Тебе не впервой такими питаться!

Захихикали Любава с Алёной, скрыли улыбки подлые ладошками.

– А вы тише! – прикрикнула на них мать. Никто не смел властвовать в доме, окромя её, покуда Митрофана не было. – Ты всё поняла?

– Да, матушка! Дозволь за батюшкой сбегать?

– В таком виде? Опозорить меня вздумала?!

Посмотрела Василиса на грязную запону с двумя разводами жирными там, где она стояла коленями в щах, и потупилась.

– Вот как щи свиньям отнесёшь, одёжу свою отмоешь да высушишь, тогда и беги своего батьку искать. А не то!